– Снимите повязки, – велел он медсестре.

Та разбинтовала ногу.

Он бросил на меня суровый взгляд, посмотрел, и резко спросил:

– И долго вы это растили?

Речь шла об опухоли на берцовой кости. Прибавил:

– Вот сейчас на стол и ампутация под самое никуда…

Странное дело, воспринял это спокойно, хорохорился чрезвычайно, даже потому заявил:

– Ну что же, я не хирург, мне не надо стоять у стола. Я писатель… Да и на протезе ещё танцевать выйду!

Почему сказал о танцах, не знаю, а вот что касается профессии, тут уж конечно не случайно пришло – помнил то, что писал в книге о Гулякине. Хирургу-то ноги нужны не менее чем руки. Михаил Филиппович бывало часами простаивал у стола, а однажды – об этом в предыдущих главах – операция продолжалась одиннадцать часов.

– Здесь совсем не до шуток, – сказал суровый ординатор.

Он что-то прикинул и, видимо, что-то решал. Своим сослуживцам сделал какой-то знак, видимо, намекнул, что скажет своё мнение уже не при больном.

Я ощущал весьма суровое ко мне отношение – отношение вполне заслуженное, действительно, сам довел себя до критического состояния. Из небольшой травмы вышла опухоль, весьма и весьма неприятная. Да что там неприятная – очень опасная.

Так вот, видя такое отношение, проговорил:

– Уж не ругайте меня так. Я, между прочим, книгу о Гулякине написал…

И сразу заметил, как что-то неуловимое произошло в перевязочной. Взгляды потеплели. Правда, ординатор, который оказался моим лечащим врачом, сказал с прежней суровостью, хотя я всё же заметил в голосе промелькнувшие тёплые нотки:

– Михаил Филиппович вас не похвалит за это, – и он кивнул на мою ногу, прибавив: – Значит так, Николай Фёдорович. В среду делаю операцию. Попробую спасти ногу. Лежать до этого тихо. Если начнётся кровотечение, немедленно вызывать меня в любое время суток. Тогда ампутация, по самое никуда. Под повязку я кладу номер своего телефона. Вот сюда, чтоб в суматохе сестра не искала. Я ваш лечащий врач Андрей Витальевич Коржиков.

Ногу снова забинтовали, и меня вернули в палату.

Ну что ж, перспективы были не слишком радужными. Я уж старался тихо лежать, не делать резких движений. Это было время, когда уже пришли к выводу, что в определённых случаях нецелесообразно скрывать от больных диагноз – тот самый, который звучит весьма и весьма пугающе. Это уж когда всё – никаких надежд, тогда другое дело. Но когда больной должен бороться, надо говорить ему правду, чтобы активизировать силы для борьбы.

Уже потом я узнал, что по тому состоянию, в котором я находился, налицо были все показания к немедленной ампутации. Но… Вот тут к месту вспомнить опыт советских фронтовых хирургов, вспомнить фронтовой опыт Михаила Филипповича Гулякина, который он, несомненно, принёс в госпиталь. Сколько раз во фронтовых условиях, хирурги медсанбата спасали ноги или руки раненым. А уж в мирное время борьба за сохранение конечностей намного легче – не торопит большое количество раненых, которым нужны срочные операции. Правда, отделение, в которое попал я, занималось серьёзными ампутациями, связанными не с ранениями, а с болезнью, которая не считалась с общими правилами, выработанными на фронте и усовершенствованными в мирные дни.

Вот когда можно вспомнить посещение Михаилом Филипповичем Гулякиным клиники в Данциге и разговор о том, по какой причине в германской армии ампутаций было не оправдано много. Лечить дороже, чем ампутировать. Да и не только в дороговизне дело. Этапное лечение – вещь затратная не только по финансам, но и по времени, и такое лечение гораздо сложнее.

Да и со мной было бы проще и дешевле, если бы сразу, в тот же день, когда назначена операция по спасению ноги, провели бы ампутацию, да и отпустили домой спустя две недели. Вспомнился мне рассказал Михаила Филипповича как один из раненых, которому не удалось спасти руку, никак не мог прийти в себя и поверить, что он в мгновения оказался в таком положении, ведь ампутацию провели через считанные часы после ранения.

Мне же предстояло долгое этапное лечение, итог которого предсказать было сложно. Однако, надежды на благополучный исход были, иначе для чего всё предпринимать!?

Обидно лишь одно – люди получали травмы в боях за Отечество. А здесь… Да, первоначальный ушиб берцовой кости на ноге я получил в период прохождения военной службы. Дело в том, что уже находясь на службе в Воениздате, много писал рассказов повестей, завершил роман «Стану командармом», как тогда говорили «о современной армии». А для того, чтобы всё это написать, выискивал возможности бывать в войсках, и не просто бывать, а вникать в жизнь и боевую учёбу, даже, если удавалось, участвовать в каких-то полевых делах. Ведь после того, как я оставил строевую службу в войсках и оказался в военной печати, прошло время. Потому-то и старался не отдаляться от жизни и службы войск. Вот и получил травму во время одной из таких поездок. Даже не травму, а просто ушиб во время тесного общения с боевой техникой. Ну что поделать, очень хотелось и за рычагами танка посидеть, и на боевой машине пехоты пройти по трассе. А сноровка не та… Вот и ушибся. Показывал врачам, смотрели, изучали… Снимки сделали. Но серьёзного ничего не нашли, да и не было, наверное, чего-то уж такого серьёзного. Правда, рекомендовали регулярно показываться хирургам. Но после увольнения в запас в суматохе серых будней всё позабылось. И не вспомнилось бы, когда б не запись в медкнижке.

В середине девяностых, когда совсем никому не нужны стали произведения об армии, когда даже история потеряла популярность, пришлось заняться делами, мягко говоря, не очень творческими, хотя и вполне по тем временам законными. И тогда последовал удар о фаркоп автомобиля, причём, что удивительно, не только той же ногой, но и той же самой точкой на ноге, где как будто бы и следа не было, разве что припухлость едва заметная. Внимания особого не обратил. Но… Случайностей не бывает.

Это уже много позже я прочитал книгу одного военного хирурга, прошедшего Афганистан, а впоследствии ставшего хирургом-онкологом. Специальность была та же, что и у Михаила Филипповича. Хирург писал: «Рак – это колокол, который требует пересмотреть всю свою жизнь».

А тогда перед операцией в госпитале, я ещё не полагал, что всё чистая случайность, обидная случайность. Лежал в палате и думал над всем этим. Книг не было, блокнота не было – вообще нечем было занятья. Это в оперативную хирургию в 1988 году я умудрился попасть со своим