А через день эти самые гранулки, которые радовали Коржикова – я не совсем понял, что он имел в виду, но не до уточнений было – его очень обеспокоили.

Что было от меня скрывать? Сказал откровенно:

– При первой операции я обнаружил, что кое-где кость поражена. Прошёл эти места, почистил. Но, прилипчива эта зараза. Да, слишком вы затянули с обращением к нам, слишком…

– Что же делать?

– Будем думать… Есть варианты новой чистки кости с замещением костной ткани с другой ноги… иначе просто большеберцовая кость не выдержит нагрузки.

Сказал с сомнением. Возможно, чтобы на меня сразу не обрушивать жестокое слово – ампутация. Но видно было – сам не уверен, что следует идти таким путём. А всё же он – не столько я, – а именно он не переставал надеяться. Вот что удивительно.

Ну а я в те дни иногда разговаривал по телефону с Гулякиным. Он интересовался ходом лечения. Конкретно ничего не говорил. Мне не говорил. Но когда узнал о рецидиве, завил твёрдо:

– Здесь решение одно… Ампутация за сустав. С этой болезнью не шутят.

За сустав – это выше колена. Это высокая ампутация.

Я чувствовал, что и Андрей Витальевич понимает это, но ему так хотелось спасти ногу.

На следующий день меня пригласил к себе в кабинет Николай Алексеевич Ефименко. Он всё уже знал о том, что произошло. И о том, что я не слишком настроен на долгое этапное лечение.

– Послушай-ка, мне сказали, что ты не хочешь остаться на двух ногах? – спросил он.

– Просто это невозможно. Этапное лечение, как мне сказали, чуть не в течение трёх лет. Нет это не для меня, – возразил я, разводя руками.

– Ну не три года, но действительно не быстрое это дело, – согласился Николай.

– Ну и потом здоровую ногу подпортить придётся?

Мне уже пояснили, что берётся костная масса с малоберцовой кости здоровой ноги и укрепляется тем самым поражённая берцовая кость. Кто-то даже сказал, что, мол, малоберцовая-то и не очень нужна.

Ну над этим мои замечанием Николай, конечно, посмеялся, заметив, что лишнего в организме человека нет ничего.

– Смотри… Конечно, придётся потерпеть. Зато будешь на своих двоих. Такая методика хорошо отработана в Главном госпитале Военно-Морского Флота в Купавне. Я позвоню туда, попрошу помочь. У меня с ними добрые отношения.

– Были мы в том госпитале с Михаилом Филипповичем, знаю… Читательская конференция там была. Далековато, – усмехнулся я. – Нет, не выдержу я долгого лечения. Как бы хуже не было.

Я понимал, что Николай Алексеевич Ефименко всей душой хочет помочь, что, наверное, он просто не представляет меня на протезе. К тому времени мы очень с ним подружились. Он не настаивал, поскольку, конечно же понимал, что есть риск в том этапном лечении.

Кстати, как раз на моей госпитальной койке некоторое время назад лежал как раз больной, которому всё успешно сделали. Ногу спасли, но спасли ненадолго. И остался он на ноге, которую несколько ослабили, забрав одну косточку для замещения.

Николай Ефименко прекрасно всё это понимал. Ему ли не знать, что далеко не все операции завершаются успешно. Сколько разных нюансов. Кстати, и мне ведь делали первую операцию с полной надеждой на успех. А эта болезнь шуток не любит.

Ну а что касается меня самого, я на уровне подсознания понимал, что не случайно всё, что не должен я остаться на ногах. Почему? Это не тема данной книги. Это в книге «Я родился на Советской Земле», которую рассчитываю завершить в скором времени.

Да и потом ведь настоящий хирург – а Николай Алексеевич Ефименко стал к тому времени настоящим, даже не просто настоящим, блестящим хирургом, – мог быть уверен в успехе того, что делает сам или в крайнем случае делают его подчинённые. Тут же ему бы пришлось положиться на другое, хоть и военное – военно-морское – но всё-таки другое учреждение.

Мы ещё немного поговорили о всякой всячине, и он стал собираться по делам.

«Остаётся только ампутация!»

Через некоторое время состоялся консилиум. В кабинете начальника отделения собрались хирурги знающие, опытные.

Кабинет начальника отделения довольно просторный. Здесь я вечерами работал – мне специально оставляли ключи. Полностью исписал несколько еженедельников.

Мне предложили сесть на стул у входа.

Сначала дали выступить Андрею Витальевичу Коржикову, как моему лечащему врачу. Коржиков доложил то, что можно было докладывать при мне. Наверное, и до моего прихода совещались. Выступили и другие ординаторы отделения со своими предложениями.

Кажется, меня попросили выйти на несколько минут, поскольку надо было окончательно принять решение. И наконец, когда я вошёл снова, начальник медицинской части госпиталя сказал:

– Мы предлагаем вам ампутацию. Это по мнению консилиума, единственный выход.

Он хотел ещё что-то сказать, но я опередил, твёрдо заявив:

– Согласен!

– Мы можем вас отпустить недели на две – это безопасно для здоровья, поскольку все мероприятия, которые приведены, могут обеспечить длительную ремиссию. А вы уже два с лишним месяца у нас. Устали.

Я возразил:

– Нет, не нужно. Давайте уж поскорее. Пора возвращаться к делам и заботам писательским.

Совещание ещё некоторое время продолжалось, и я зашёл в ординаторскую спустя примерно час. Андрей Витальевич сидел за столом и что-то писал. Он обернулся увидел меня и хотел что-то сказать. Глаза повлажнели. Душа хирурга была с больным, по поводу которого только что было принято нелёгкое решение. Я это чувствовал. Видел… Вы знаете – вот бывает такое… когда на лице человека написаны переживания внутренние, когда он совершенно искренне, неподдельно, а всем сердцем, всей душой переживает.

Я сказал довольно бодро:

– Ничего, Виталич! Давайте лучше так… Что посоветуете в дни, оставшиеся до ампутации? Как готовиться к новому состоянию?

Он несколько оживился и стал советовать, как учиться уже сейчас ходить на костылях, подживая ногу, чтобы потом быстрее привыкнуть. Протезирование то происходит не сразу – самое целесообразное, через полгода.

Вот этот разговор оказался для меня памятен, даже не разговор, а то состояние, которое было у моего хирурга после консилиума.

И я написал…

Ты стоишь у стола, освещён твой халат

Светом лампы бестеневой.

Против смерти стоишь ты не час и не два,

Как солдат на передовой.

«Дайте скальпель, ланцет, приготовьте зажим!»,

А косая, как ворон, кружит.

Ждёт ошибки твоей, а в руках твоих жизнь,

Под наркозом тревожно спит.

Ты команду даёшь: «Ассистентов сменить!»

Вся бригада уже без сил.

Ты ж на месте. В руках твоих теплится жизнь,

И ты должен её спасти.

Пульс