Военными вас величаем врачами.

В строю вы и ночью, и днём,

Становятся скальпели Ваши мечами

Под бомбами и артогнём.

За жизнь офицера, матроса, солдата

Бросаетесь первыми в ад,

Знакомы Вам кровь полевых медсанбатов

И боль госпитальных палат.

Припев:

На подвиг профессия ваша святая

Ведёт Вас не ради наград,

Хочу Вас сравнить с лебединою стаей,

Как крылья Ваш белый халат.

Ведь Вы Пресвятой Богородицы стая –

От Бога Ваш белый халат!

Вы рядом, когда надрывается пулей

Стремительный жизни полёт,

Вы рядом, когда нас терзают недуги,

Косая за горло берёт.

Горячие точки и бурное море,

Заброшенный в степь гарнизон,

Дом отдыха, госпиталь и санаторий –

Везде милосердный ваш фронт.

Припев…

Храните под крыльями белых халатов,

Вы честь офицерских погон,

Но доблесть и долг, и отвагу солдата

Вы носите в сердце своём.

Порою, мы вас в суете забываем,

Нам в том оправдания нет,

Ведь белый халат ваш, как сила святая,

Повсюду хранит нас от бед.

«Прооперировать немедленно!»

В 1997 году я попал в Главный военный клинический госпиталь имени Н.Н. Бурденко. Снова через поликлинику и снова, можно сказать, почти по скорой. Но уже попал по очень серьёзному поводу…

Запустил я одну бяку на ноге. Запустил очень даже прилично, причём исключительно по собственной вине.

Из приёмного отделения госпиталя, даже не выгружая из санитарной машины, отправили в отделение интенсивной терапии, где всю ночь проводили одно за другим исследования. Относились весьма сурово. Не очень любят больных, которые сами себя довели до плачевного состояния, своевременно не обратившись к врачам, и тем самым создали массу проблем не только себе, но тем, кому теперь предстояло распутывать эти проблемы.

Всё ночь какой-то неведомый мне до той поры прибор каждые пятнадцать минут сжимал руку выше локтя, медленно затем выпуская воздух. Прежде давление мне мерили разве что раз в год на диспансеризации. А тут… Словом, заснуть не удавалось. Да и вряд ли бы заснул. Отделение было общим, госпитальным, в которое попадали вот так, по скорой. Ну и больные были разные. Кто-то всю ночь стонал и требовал врача. Это в отделениях палаты интенсивной терапии – тишь и благодать. А тут обстановка весьма спартанская. И ведь в такой обстановке, да наедине со своими мыслями!

Утром осматривали поочерёдно несколько дежурных ординаторов, видимо, из разных отделений. Кто они, в каком звании, не видно было под халатом. Смотрели снимки, а на мой вопрос, что же всё-таки у меня, если болячка на ноге, а смотрят снимок лёгких. Об этом отважился спросить у сравнительно молодого дежурного врача, с большим вниманием изучавшего снимок. Отважился, потому что чувствовал я себя, признаться, виноватым в том, что произошло.

– Доктор, что там?

Ординатор бросил на меня суровый взгляд и сказал:

– Я не Господь Бог…

Нельзя сказать, что я был напуган, но тревога постепенно подступала всё с большей силой, охватывая меня.

И вдруг всё в отделении пришло в движение. Словно ветерок пробежал по всем отсекам. Всё заметалось, закружилось и тут же мгновенно замерло. Я изловчился – трудно было увидеть, что происходило в начале коридора, потому что лежал на специальной койке, весь подключённый к различной аппаратуре, да ещё головой как раз в ту сторону, где назревали какие-то события.

Всё же удалось заметить, что вдоль отсеков, в которых стояло по четыре койки в каждом со множеством, как и у моей, проводов, шнуров, каких-то датчиков и прочего медицинского оборудования, шествовала группа в белых халатах. А во главе – возвышающийся надо всеми, в белом халате, из под которого видны были только брюки с яркими лампасами – генерал-майор медицинской службы Николай Ефименко, главный хирург госпиталя. В ту пору он был уже доктором медицинских наук, профессором, одним из лучших хирургов Вооружённых Сил, да и не только Вооружённых Сил.

Знаете, как обычно встречают начальство, хоть в соединении или части, хоть в военном учреждении, ну и в госпитале, конечно.

Все, кто оказывается на пути начальника и окружающей его свиты, замирают…

Николай Алексеевич Ефименко шёл не спеша, останавливался, выслушивал доклады, осматривал некоторых больных… И вдруг он, заметив меня, резко повернулся и направился прямо к моей койке.

– Коля, Николаша, – сказал он, обняв меня. – Да ты что!? Когда мне утром доложили, я не поверил своим ушам… Неужели ты? Это же… – он не нашёл слов и только и сказал: – Ну ты и устроил…

Я только руками развёл.

Он же повернулся к кому-то и негромко задал вопрос. Ни вопроса, ни ответа я не слышал.

– Так, понял, немедленно в тридцать третье отделение…

– Там мест нет, очередь туда, – ответил этот кто-то, к кому он обращался.

Ефименко повысил голос, в котором прозвучали железные, даже грозные нотки:

– Я сказал: немедленно в отделение и срочно прооперировать.

Он ещё постоял возле меня, о чём-то спрашивая, как-то ободряя и настраивая на доброе, оптимистичное, а затем продолжил обход. Меня же ещё до окончания этого начальственного шествия тут же переложили на каталку и повезли к выходу. Везли два солдата-срочника, и мне казалось, что вот сейчас уронят, настолько, видно, у них это всё было отработано, что они быстренько запихнули носилки, снятые с каталки в машину и столь же быстро достали их уже в отделении. А перед входом в отделение – заминка. Вроде того – куда привезли, класть некуда, мест нет…

Короткое препирательство, но, видно, кто-то в этот момент дал указания по телефону, потому что снова всё изменилось, всё завертелось, и поскольку мест в отделении действительно не было, положили в палату, что в операционном блоке.

Нога была туго забинтована, вставать на неё категорически запрещено. Ну а забинтована она ещё в поликлинике. Больше пока повязки не трогали, а исследовали, видно, на предмет – надо ли вообще трогать… Немножко утрировано говорю, но почти что верно.

Словом, такому больному в стерильной чистоте операционного блока не место. Ну и уже через пару часов, когда кого-то прооперировали и отправили в послеоперационную палату, меня перевели в двухместную палату непосредственно в отделение.

На этом интересные встречи в тот день для меня не окончились. Примерно через час снова переложили на каталку и повезли в перевязочную на осмотр.

Вокруг собрались несколько человек, тоже все в белых халатах. Начальник отделения и ординаторы. Видимо, было что-то вроде осмотра перед консилиумом в отделении.

Среди всех выделялся один, сухощавый, сурового вида, роста среднего, подвижный врач,