Ну а я ещё более укрепился в уверенности, что военная медицина и военные врачи на несколько голов выше врачей гражданских. Нет, конечно, бывают исключения, но они не массовые. К примеру, ЦИТО своевременно возглавил именно военный, именно генерал-майор медицинской службы, и недаром этот институт был столько знаменит долгие годы.

Армия изначально даёт человеку умение самоорганизоваться и организовать подчинённых, умение правильно руководить и подразделениями, и большими коллективами, умение правильно требовать, ибо военная педагогик предполагает – прежде чем что-то требовать от подчинённых, необходимо обеспечить их всем необходимым для выполнения этих требований. Даже в тяжёлые годы войны, как отражено в основных главах книги, руководители медицинской службы находили возможность немедленно пополнять штаты госпиталей, заботились не о том, чтобы врачи ложились костьми на своих рабочих местах, да и трава не расти – как ныне в медицине демократического общества – а отдыхали, своевременно восстанавливая свои возможности по оказанию помощи людям.

В руках его учеников

В 1988 году и мне самому пришлось побывать в роли пациента в руках учеников и последователей Михаила Филипповича Гулякина.

В августе-месяце почувствовал что-то неладное. Язвенная болезнь двенадцатиперстной была у меня давно, ещё со времён службы в войсках. Отчасти из-за неё, поскольку в академию с этаким букетом, который обычно сопровождает эту болячку, в академию Фрунзе поступить не мог, ушёл сначала на преподавательскую, а вскоре и на военно-журналистскую работу. Так что в принципе всё я знал и понимал. Ну и тут стал догадываться, что пора бы поскорее к врачу. Шутки плохи.

Отправляясь в военную поликлинику, положил в портфель несколько экземпляров книг «Золотой скальпель». Уже второе издание, более солидное.

В поликлинике решили отправить в госпиталь, причём прямо на поликлинической санитарной машине. В приёмном определили в отделение оперативной хирургии. Речь шла о том, что возможна срочная операция. Каждые пятнадцать минут брали кровь. Как мне сказали потом, хирургическая бригада уже готовилась к работе. Но чувствовал я себя совсем неплохо и надеялся, что всё обойдётся. Было подозрение на язвенное кровотечение, но вдруг кровь брать перестали, и про меня словно забыли. Лежал я в четырёхместной палате в новом корпусе, на первом этаже. Вечером, когда разносили кефир, я, несмотря на запрет, выпил стакан, а то ведь маковой росинки не было во рту.

А утром зашёл молодой ординатор в белом халате, по-видимому, ещё накануне назначенный лечащий врач, и объявил мне, чтобы собирался в терапевтическое отделение.

– Вы не наш больной!

Новый хирургический корпус, конечно, значительно отличался от старого, где было терапевтическое отделение. Да и вообще к хирургам у меня было большее расположение. Что делать? Достал из портфеля, который так и стоял под госпитальной койкой, книгу «Золотой скальпель» и отправился к начальнику отделения.

За столом в кабинете сидел моложавый, крепко сбитый, хирург с волевым лицом и цепким взглядом, а за его спиной, на стене… Портрет Михаила Филипповича Гулякина.

Я поздоровался, представился, сел на предложенный стул, и положив на стол книгу, подписал её…

– О Гулякине?! – оживился начальник отделения оперативной хирургии. – Так Михаил Филиппович – мой учитель.

– Вижу, – кивнул я на портрет.

Полковник медслужбы Зеленов взял книгу, поблагодарил, ну а я обратился с просьбой, не отдавать меня терапевтам.

– Ну что ж, это можно, – кивнул Зеленов. – Будем лечить, хотя операция вам и не нужна. Мне уже доложили результаты обследования.

– И ещё просьба, – сказал я. – Не могу без работы. Ни дня без строчки… Если можно вечерами, когда все расходятся, ключи от какого-то кабинета?

– Ну это мы проще решим. Идёмте…

Он взял связку ключей из ящика стола, и мы вышли в коридор.

– Сейчас выберем с вами место для работы, – сказал он весело.

Мы прошли в конец коридора, и он открыл самую крайнюю дверь.

– Заходите? Посмотрите. Нравится? А то дальше пойдём.

Это была отдельная палата с койкой, столом, креслом, санузлом и даже с телевизором.

Разумеется, другие палаты я осматривать не стал, а остался в этой, поблагодарив начальника отделения.

Лечащим врачом он назначил другого ординатора – подполковника Николая Ефименко, который тоже прошёл школу Михаила Филипповича Гулякина. За то время, пока я лежал в отделении, мы подружились, и дружба наша продолжается до сих пор. Николай Ефименко в последствии стал генерал-майором медицинской службы, доктором медицинских наук, профессором, членом-корреспондентом Академии Медицинских Наук, главным хирургом Вооружённых Сил РФ.

Ну а тогда… Он сразу понял, что я не совсем обычный больной и в чём-то упрямый. Почувствовав, что беда миновала, ну никак не хотел делать исследования, наиболее неприятные… ну, скажем, те, которые, наверное, с большим удовольствием сделали наши поп-звёзды, разумеется, из тех, что носят подобия брюк, полагая себя подобием мужчин. Особенно, если бы колоноскоп был несколько из иного, более приятного им материала. Николай Ефименко, в то время ещё подполковник, находил возможность переламывать эти мои попытки избежать неприятностей. Иду по коридору, подходит, шлепает ладонь о ладонь, мол, накануне всё в норме, и говорит, подталкивая к какой-то двери:

– Заглянем-ка сюда на минутку.

Ну а там уже всё готово для исследования, и сотрудники на чеку.

Ну а результаты всех исследований были на лице написаны. Он радовался, когда всё хорошо, ну а плохо, к моему счастью, не было. Исследовали же внимательно, потому что не могли понять, в чём причина тех симптомов, которые заставили по скорой доставить к ним в отделение.

Вот, подумает кто-то, понятно. Друзья… Ну или – так отнеслись, потому что писатель, да ещё автор книги о любимом учителе?

А те четырнадцать тысяч прооперированных Гулякиным больных на фронте разве были друзьями или какими-то особенными людьми? Но ко всем и всегда отношение было самое чуткое, самое доброе. Или тот больной, которого он и не знал прежде, поступивший со смертельным недугом, разве не ощутил тепло Михаила Филипповича, который даже от поездки на охоту отказался, поскольку мог понадобиться в любую минуту?! Нет, школа Гулякина, да и всего Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко, в совершенствование которой Михаил Филиппович вложил свою душу, как и вообще школа советской военной медицины, именно такова. Она учит, что душа хирурга, да и не только хирурга, должна быть всегда с больным вместе. И таковой эта школа остановится и поныне. Мне довелось убедиться в этом в тяжелейшие годы ельЦИНИЗМА, когда попал туда, как в островок социализма, в самом лучшем понимании этого слова.

Я не мог не отозваться в своём творчестве на постоянный, каждодневный подвиг военных врачей. Стихи,