845
Имеется в виду статья Les «romans-escamotage» de Vladimir Sirin (см. прим. 2 к письму 24). В ней Струве представил французским читателям три первых романа Набокова, повторив свои соображения, высказанные им ранее в русских рецензиях, а также остановился на только что вышедшей повести «Соглядатай», где, по его словам, «Сирину удалось с наибольшей полнотой осуществить слияние реальности и фантазии». Характеризуя творчество Сирина в целом, Струве писал:
Литература может либо воспроизводить, воссоздавать жизнь, либо, наоборот, от нее отрываться, избегать ее. Русский роман всегда тяготел к первому виду. У Сирина же мы не находим ни того, ни другого: он не избегает жизни, но и не воссоздает и не воспроизводит ее, как Толстой или Достоевский. Он провозглашает абсолютную суверенность писателя, его равенство с жизнью, его право творить в плане, параллельном реальности. Сирина вдохновляет комбинационная игра. Когда он отталкивается от искусственных положений, он старается их оживить, оправдать психологически. Если же он, наоборот, отталкивается от правдоподобной ситуации, то всегда искажает ее, сбивает, если можно так сказать, настройку повествовательного механизма. Там, где другие писатели, – даже те, которые не пытаются воспроизводить жизнь, становятся рабами своего творения и навязывают его читателю как некую реальность, Сирин остается абсолютным властителем мира, который он создал. Он хочет напомнить нам, как мы это видели в «Короле, даме, валете», что он волен уничтожить мир, сотворенный движением его волшебной палочки, и заменить его другим.
Нечто подобное этому «самовольному творцу» можно найти лишь у одного современного писателя – Жана Жироду. В технике Сирина больше всего поражает единство композиции его произведений, тесная связь между психологическими темами и конструкцией. В каждом романе Сирина есть мотив, который служит психологическим пейзажем, аккомпанементом. Так, в «Короле, даме, валете» тема манекенов используется для того, чтобы подчеркнуть искусственность сюжета. В «Защите Лужина» все действие развивается как шахматная партия, изобилующая сложными и фантастическими комбинациями. В «Соглядатае» зыбкость существования, которое не подчиняется никаким фундаментальным законам, символизируется сравнением надстроенного этажа дома, где живет Смуров, с дирижаблем, плывущим в бездну.
Сирину чужда та «любовь к людям», которую Николай Бердяев, известный русский философ, полагает главной чертой русской литературы (согласно Бердяеву, ее не было также и у Гоголя) и которая создает невидимую симпатическую связь между автором и его персонажами. У Сирина такой связи нет и в помине. Его писательскую манеру характеризует полное художественное отстранение. Он сам появляется в своих творениях только как фокусник, подобно старому шарлатану в «Короле, даме, валете».
Эпическому роману девятнадцатого века, импрессионистическому роману века двадцатого Сирин противопоставляет роман-искусность, роман-фокус.
Перечитав эту статью в октябре 1973 г., В. Е. Набокова написала в письме к Струве: «…after all these years it still remains one of the best written on VN, and is especially valuable because of having been written so early in his literary career» (Correspondence Vera Nabokov // Hoover Institution Archives. Gleb Struve Papers 1810–1985. Box 108. Folder 16; перевод: «…после всех этих лет она по-прежнему остается одной из лучших статей о ВН и представляет особую ценность, потому что была написана на столь ранней стадии его литературной карьеры»).
846
Как пояснил Г. Струве в примечании к письму, журнал Le Mois кроме обычных критических статей печатал также «небольшие, тоже анонимные литературные портреты обративших на себя в последнее время внимание писателей. <…> И для того же номера журнал заказывал небольшие статьи самим этим писателям. Эти статьи печатались в разделе, к-рый назывался Opinions (Мнения). По моей инициативе такая статья была заказана Н-ву для номера с моим литературным портретом его».
847
Имеется в виду антифрейдистский фельетон «Что всякой должен знать?» (Новая газета. Париж. 1931. 1 мая; III: 697–699). За него Набокову досталось от Г. Адамовича, который писал: «Даже самые горячие поклонники Сирина согласны были, что эти бойкие и хлесткие насмешки (абсолютно не смешные, прежде всего) читать было тягостно» (Адамович Г. «Современные записки», книга 46 // Последние новости. 1931. 4 июня; КБР. С. 91–92).
848
Набоков написал для журнала эссе Les écrivains et l’époque (Le Mois. 1931. № 6 (1 juin – 1 juillet). P. 137–139; см. перевод О. Сконечной: Набоков В. Писатели и эпоха // Звезда. 1996. № 11. С. 46–47).
849
Очевидно, Набоков послал с этим письмом статью «Писатели и эпоха» для журнала Le Mois (см. прим. 3 к письму 29).
850
Адресат эпиграммы – Георгий Иванов, только что выпустивший свой стихотворный сборник «Розы». В примечании к письму Г. Струве утверждает, что об эпиграмме Набоков «потом жалел и, кажется, стихи позднего Иванова ценил довольно высоко». К этому утверждению, однако, следует отнестись с большой осторожностью, поскольку оно противоречит другим документальным свидетельствам. «Георгий Иванов всегда был и будет шулером», – писал Набоков Роману Гринбергу в 1953 г. («Дребезжание моих ржавых русских струн…» Из переписки Владимира и Веры Набоковых и Романа Гринберга // In Memoriam. Исторический сборник памяти А. И. Добкина / Сост. В. Е. Аллой и Т. Б. Притыкина. СПб., Париж, 2000. С. 385). Скорее всего, Струве перенес на Набокова динамику своего собственного отношения к поэзии Георгия Иванова. Через три месяца после получения набоковской эпиграммы он опубликовал восторженную рецензию на «Розы», обнаружив у Г. Иванова «прелесть подлинной поэзии», в которой «нет нигилистического отрицания мира, как у Ходасевича» (Струве Г. Заметки о стихах // РиС. 1931. 17 октября).
Свою эпиграмму Набоков без всякого сожаления распространял и много лет спустя. Так, он привел ее в письме Л. Страховскому (см. о нем прим. 6 к письму 12) от 23 февраля 1949 г., отвечая категорическим отказом на его просьбу принять участие в сборе пожертвований для бедствующего Г. Иванова и поясняя: «Ты идеалист и добряк. Личность Георгия Иванова мне всегда была глубоко противна. Ты непонятным образом перехваливаешь его очень скромный дар. <…> А эти зеленые звезды над парижскими писсуарами – Бог с ними. В альбоме Ходасевича сохранилась, говорят, эпиграмма, которой я однажды почтил Георгия Иванова. Вот она» (Nabokov Papers // New York Public Library. Berg Collection. Box 6. Folder 168). Забыв, видимо, что Г. Струве хорошо известна и сама эпиграмма, и ее подлинная история, он писал ему об Иванове 11 июля 1959 г.: «…полагаю, что до него дошла эпиграмма, которую я написал для альбома Ходасевича» – и полностью ее процитировал (Набоков В. Письма к Глебу Струве. Публикация Е. Б. Белодубровского // Звезда. 1999. № 4. С. 24).
851
«За что так меня баловать, за что?» (фр.). Набоков цитирует стих (но не рефрен) из песенки французского поэта и политического деятеля Поля Деруледа (1846–1914) Le bon gîte («Хороший постой», 1893). Этот вопрос в песенке задает солдат своей хозяйке, у
