Это проблема ассимиляции в новом социуме или сохранения принадлежности к своему этносу. Ассимиляция – потеря одной частью социума (или целым социумом) своих отличительных черт. В целом это этнокультурный сдвиг в идентичности. Наиболее остро и болезненно эту проблему осознают народы, имеющие опыт диаспоры (рассеяния). У людей, относящих себя к русской культуре, такой опыт появился относительно недавно, в 1991 году, когда они после развала СССР оказались в меньшинстве в бывших союзных республиках.

И еще одно предварительное замечание. Не надо путать ассимиляцию и аккультурацию: аккультурация – это процесс взаимодействия культур, обмен идеями, поведением и ценностями. Позитивная аккультурация происходит тогда, когда люди из разных культур готовы учиться друг у друга и уважать культурные традиции друг друга. А ассимиляция подразумевает принятие группой меньшинства практик, убеждений и ценностей доминирующей культуры. Негативная аккультурация происходит, когда одна культура стремится доминировать или ассимилировать другую культуру.

У людей, причисляющих себя к русской культуре, опыт пребывания в диаспоре небольшой (с 1991 года). Причем национальность человека здесь не имеет решающего значения. С одинаковым успехом принадлежность к русской культуре может ощущать татарин, живущий в республиках Прибалтики, или грузин, проживающий в Астане.

Тысячелетним опытом диаспоры обладают евреи. Их многократные попытки ассимиляции неизменно оканчивались провалом. Почему? Ответ на этот вопрос ищет Виктор Клемперер, человек, который оказался в самой сердцевине нацистского ада, в Берлине. В этих отчаянных условиях он тайно ведет дневник[6].

Пишет он, постоянно находясь между нацистским молотом, опускающимся всё ниже, и немецкой наковальней. Увы, это не только метафора. Еврейским старикам в гестапо разбивали голову молотками.

Клемперер – еврей, но имеет некоторые преимущества, поскольку женат на арийке и награжден Железным крестом за воинскую доблесть в годы Первой мировой войны. Исторические параллели, которые он простраивает, и выводы, к которым приходит, выглядят скандально, но это не повод отворачиваться от его горьких размышлений.

Глава 4

Скандальные параллели Виктора Клемперера

На самом деле преимущества Клемперера были весьма эфемерны. Его не отправляют в концлагерь сразу. Он обязан прикрепить желтую звезду Давида на пальто, ему запрещено владеть велосипедом и пишущей машинкой. Закрыт вход в немецкие магазины, продуктовые лавки и на рынок, который имеет право посещать только его жена арийка. В результате пожилая женщина вынуждена сама тащить тяжелую продуктовую ношу, поскольку муж не имеет возможности ей помочь. Если его задержат на улице гестаповцы, то продукты, положенные лишь арийцам, будут отобраны, а сам он препровожден в гестапо, где в лучшем случае будет избит, а в худшем отправлен в концлагерь, откуда возврат только один: в урне, наполненной пеплом, с сопроводительной справкой: «скончался от сердечной недостаточности» и т. д. и т. п.

Но Виктор – классический филолог, взращенный на европейской, в частности на немецкой, литературе. Он всю жизнь ощущал себя полноценным немцем. Его еврейскую расу фиксировали нацисты. Он всё время голодает, живет во власти ужаса смерти. Но при этом сравнивает свои ощущения 1915 года с переживаниями года 1942-го.

Я сравниваю ужас смерти с тем, что испытал на поле боя. Там в худшем случае «поле чести» (Fed der Ehre), там в случае ранения я мог рассчитывать на любую помощь. А теперь – жестокое исчезновение. Что стало с Фридхеймом (товарищ Виктора.– Е. Я.), когда его притащили сюда (в еврейский дом, куда насильственно поместили всех евреев.– Е. Я.)? Что было в тюрьме? После мучений утонул в грязи. В тысячу, в тысячу раз страшнее любого страха 1915 года. И всегда страх, всегда бежать к окну посмотреть, нет ли машины[7].

Еще один удар:

Последняя новость: с 30 июня закрываются все еврейские школы, частные уроки детям давать не разрешается. Интеллектуальный смертный приговор, принудительная неграмотность. Им это не удастся[8].

И еврейские школы продолжали нелегально работать в гетто. Не удалось фашистам осуществить интеллектуальный смертный приговор и на территории Польши, где заработала подпольная система высшего и среднего образования.

Однако вернемся к размышлениям Виктора Клемперера об ассимиляции. Это для него не абстрактная проблема. Она была, что называется, на разрыв аорты. Хотя многовековые попытки еврейской ассимиляции, а точнее позитивной аккультурации, неизменно проваливались. Так было в Испании, Германии, России и даже во Франции. Почему «даже»? Потому что Франция, начертавшая на знаменах Великой французской революции свободу, равенство и братство, Франция, силами солдат Наполеона повсеместно разрушавшая стены гетто, докатилась в 1894 году до позорного антисемитского процесса по делу Дрейфуса. В России в 1913 году идет судебный процесс над Бейлисом, которого обвиняют в ритуальном убийстве мальчика Ющинского. Кишиневский, киевский и одесский погромы 1905–1906 годов дополнят картину. «Нечего евреям делать на чужой кровавой свадьбе», – утверждали сионисты. Известно, что польские евреи поддержали российское царское правительство, в то время как польская элита сражалась на стороне Наполеона. Но после освобождения Польши правительство императора Александра решило опереться на польскую шляхту, которая отомстила прорусским евреям. «Необходимо создавать собственное государство на древней исторической родине, в Палестине», – утверждали сионисты в лице своего главного идеолога Теодора Герцля. Над его сборником статей ежедневно размышлял В. Клемперер.

Будучи человеком культуры, Виктор свято верил в ее врачующую миссию и, как следствие этой миссии, в окончательную позитивную аккультурацию.

Раздумывая над книгой Т. Герцля[9], он проводит параллель между фашизмом и сионизмом. Оторопь берет от этой параллели. Да как он посмел, кощунник, после того, что произошло с евреями в нацистской Германии! Тем не менее, преодолевая возмущение, рвущееся из глубин души, наберемся мужества выслушать доводы Герцля:

Мы остаемся заметными, составляем группу, историческую группу людей, которые заметным образом соединены воедино и имеют общего врага. Таково, кажется, достаточное определение для нации. Я не требую от нации одинакового языка или совершенно общих признаков расы. Для нации хватает этого вполне мирного определения. Мы – заметно объединенная историческая группа людей, связанных воедино общим врагом[10].

В. Клемперер:

Самообразовательное чтение сионистских сочинений Герцля. Невероятное родство с гитлеризмом. Только Герцль уклоняется от определения крови. Нация для него «историческая группа», которая тесно связана друг с другом и имеет общего врага. (Очень слабая дефиниция.)[11]

Герцль уклоняется от определения крови, но апеллирует к понятию «раса».

В. Клемперер:

Я сейчас переживаю тяжелую борьбу за свою немецкость. Я должен этого придерживаться: всё решает дух, а не кровь. Я должен этого придерживаться: сионизм был бы с моей стороны комедией – крещение комедией не