Казалось, у Гитлера были все основания для оптимизма. По его приказу вермахт собрал крупнейшую армию вторжения в истории. Ранним воскресным утром 22 июня 1941 года около 3,3 млн солдат, 3350 танков, 7184 артиллерийских орудия, 600 000 грузовых автомобилей и 600 000 лошадей – и все это при поддержке 2500 боевых самолетов – были сосредоточены вдоль 3000-километровой границы от Балтийского моря до Балкан. Не менее 148 дивизий было сведено в три группы армий: «Север», «Центр» и «Юг», находившиеся под командованием соответственно фельдмаршалов фон Лееба, фон Бока и фон Рундштедта, – именно так, как четыре месяца назад предупреждал советский агент под оперативным псевдонимом Ариец. Каждому из трех командующих было за шестьдесят, все они были отпрысками военных династий, воспитанными в прусских традициях, выпускниками ведущих военных академий, ветеранами Первой мировой войны, отличившимися на службе, проявившими себя во время вторжений в Чехословакию и Польшу в 1939 году, а также в Нидерланды, Бельгию и Францию в 1940-м. Если вначале их и терзали какие-либо сомнения, то сейчас каждый из них был готов отдать все свои силы ради воплощения в жизнь планов, стратегии и идеологических убеждений Гитлера.
Под их командованием закаленная в прошлых сражениях фаланга фронтовых офицеров вела в бой прекрасно вымуштрованные и высокомотивированные войска. Они уже успели проявить себя при покорении Европы, их вооружение – танки, артиллерия и авиация – были испытаны в деле, они были полностью готовы к бою, на их стороне было решающее преимущество внезапности, и они были абсолютно уверены в своей неуязвимости. Кроме того, они были одурманены нацистской пропагандой. За очень немногими исключениями, они благоговели перед своим фюрером. Его предрассудки стали их собственными. Идею Гитлера о борьбе ради «ликвидации еврейского большевизма» разделяли не только в СС, СД и в верховном командовании вермахта. Ее усиленно пропагандировали в войсках, до которых перед самым началом операции «Барбаросса» довели руководящие указания для военнослужащих от 14 мая, где было сказано, что большевизм – «смертельный враг национал-социалистической Германии и ее народа», и перечислялись те «беспощадные» меры, которые им необходимо будет принять для его полного уничтожения.
В дни, непосредственно предшествовавшие вторжению, эта грубая пропаганда стала особенно настойчивой. «Любой, кто хоть раз смотрел в лицо красного комиссара, знает, что такое большевики», – писалось в одной армейской публикации. «Здесь нет нужды в теоретических размышлениях. Мы обидим животных, если назовем животными черты этих по большей части еврейских мучителей людей… В самом облике этих комиссаров мы видим восстание недочеловека против благородной крови»[353].
Накануне начала операции «Барбаросса», когда немецкие подразделения постепенно выдвигались к границе СССР, очень немногие из солдат задумывались, во что на самом деле выльется стремление их фюрера к обретению жизненного пространства или «уничтожению иудеобольшевизма». Мало кто догадывался и о том, куда они направляются и насколько масштабной окажется стоящая перед ними задача.
Уроженец Австрии Вильгельм Прюллер, призванный на службу в качестве мотоциклиста связи танкового батальона, узнал о передислокации своей части из центральной Польши лишь в день возвращения из отпуска. «Я пока не знаю, что происходит, – писал он в своем дневнике, – но нам предстоит двинуться на восток, а затем, скорее всего, в Россию. Но в каком качестве? Не могу поверить, что фюрер подписал пакт о ненападении только для того, чтобы через два года его нарушить». Предположив, что их выдвижение – оборонительная мера на случай внезапного советского нападения, он размышлял, не мог ли Сталин «заключить сделку с Англией». В таком случае было «совершенно ясно, что нам придется разгромить его»[354].
Карл Фукс, сержант-танкист 3-й танковой группы, находившейся в составе группы армий «Центр», также пребывал в неведении. Фукс готовился стать учителем и любил делать записи в полумистическом духе. Когда его дивизия начала движение к границе, он написал домой своей беременной жене:
Моя дорогая и нежно любимая… По-настоящему важное, прекрасное и священное не приходит само собой, за него нужно сражаться, сражаться изо всех сил… борьба за существование – о мужчине мы говорим или о женщине – делает людей гордыми, свободными, честными и прямыми. Все прочие так и останутся мерзкими слизняками, низшими существами[355].
Любовь Фукса к жене была сравнима с его преданностью фюреру. В другом письме он писал:
Моя дорогая и любимая… Я понимаю твою тревогу и печаль, ведь тебе сейчас так одиноко. Но у меня нет для тебя слов утешения; напротив, я должен просить тебя быть сильной и твердой. Взгляни, дорогая, твой муж находится в самой гуще событий нашей гордой и трудной эпохи. Он солдат, а не гражданский, и, как у каждого солдата, у него есть долг перед отечеством. Это долг важен и священен… мы вовлечены в борьбу, которая обеспечит благополучие нашим подрастающим детям и всей нашей нации[356].
Поздно вечером 21 июня Гитлер написал длинное и бессвязное послание Муссолини, которое итальянский диктатор получил на следующее утро. До того момента партнер фюрера по «оси» не имел ни малейшего представления о том, что назревает. Гитлер понимал, что главной целью Муссолини было заполучить обширный кусок британских владений в Африке после того, как Лондон будет вынужден просить о мире. Вероятно, по этой причине фюрер не стал раскрывать в письме свои подлинные мотивы, стоявшие за планом «Барбаросса». Он умолчал о желании завладеть огромными советскими запасами сырья и богатыми нефтяными месторождениями на Кавказе, плодородным черноземом западной России и Украины. Он также не упомянул о том, что было для него важнее любых территориальных амбиций, – о своем непреодолимом стремлении создать арийскую империю Третьего рейха, очищенную от большевиков, где славяне либо будут уничтожены, либо станут сословием рабов, а «бацилла» еврейства будет истребляться любыми средствами, которые для этого потребуются.
Вместо этого он представил подробную военную стратегию, которая должна была обеспечить поддержку со стороны коллеги-диктатора. Несмотря на то что Муссолини присоединился к «оси» в 1937 году, «Стальной пакт» (военный союз с Германией) он подписал только 22 мая 1940 года. К этому времени Франция находилась на грани капитуляции, и он, уверенный в скором поражении Великобритании, надеялся получить свою долю в последующем дележе величайшей империи мира. Он и не думал скрывать свое приспособленчество: «Мне нужны лишь несколько тысяч трупов, чтобы я мог сидеть на мирной конференции как человек, который сражался», – доверительно говорил он своему начальнику штаба генералу Пьетро Бадольо[357]. Доводы Гитлера в пользу вторжения в СССР, а не в Великобританию представляли собой шаткую конструкцию из запутанных и противоречащих друг другу тезисов. Однако именно в этом письме он максимально четко изложил стратегическую необходимость своего крайне рискованного замысла.
«Англия [sic] проиграла войну», – писал Гитлер, однако при этом добавил, что окончательно разгромить Великобританию он сможет, только уничтожив Советский Союз. По его словам, существовала опасность, что Лондон вступит в союз с Москвой. Затем оба противника будут дополнительно усилены обильными поставками техники из Соединенных Штатов. При таких обстоятельствах Великобритания вполне может устоять. Отсюда делался вывод, что, не имея «ни единого шанса уничтожить Америку», он должен «исключить Россию… [что] …вполне в наших силах». После того как Россия
