свободах даймё не могли иметь более одного укрепленного замка, а строить или ремонтировать укрепления разрешалось только с дозволения бакуфу. Более того – для заключения брачного союза даймё должны были получить правительственное разрешение. Бакуфу бдительно следило за тем, чтобы браки не приводили к созданию могущественных клановых союзов, опасных для центральной власти. В 1634 году третий сёгун Токугава Иэмицу, внук Иэясу-основателя, ввел систему заложничества санкин котай, согласно которой семьи тодзама даймё должны были постоянно проживать в Эдо. Новшество показало себя полезным, и с 1642 года санкин котай распространили также на фудай даймё. От самих даймё ожидалось, что бóльшую часть своего времени они тоже будут проводить в столице. Кроме того, даймё обязывались следить друг за другом, и если один из них проявлял неподчинение, то его ближайшие соседи подлежали наказанию за утрату бдительности.
Собственно, друг за другом следили все японцы, круговая порука существовала во всех слоях общества. С одной стороны, правила приличия предписывают японцам не выставлять свою жизнь напоказ, но с другой стороны – особая скрытность тоже не приветствуется. В кругу сослуживцев вполне уместны разговоры о домашних делах, так японцы демонстрируют собеседникам свое доверие и дают понять, что домашние дела идут должным образом.
Круговая порука и групповая ответственность привили японцам особое отношение к родственникам, соседям, а также сослуживцам или соученикам, проще говоря – к членам своей общины. Иностранцы часто удивляются японской привычке делать окружающим подарки, пусть и символические, на каждом шагу, по поводу и без. На самом деле подарки всегда делаются по поводу, а без повода в Японии вообще ничего не делается. Обмен подарками – неотъемлемая часть японской культуры, которая возведена японцами на уровень искусства. Да – искусства, которое в старину самураи изучали наряду с каллиграфией или фехтованием.
«Важен не подарок, а внимание», – говорят на Западе. Японцы скажут иначе – «Важен не столько сам подарок, сколько выражение почтения». В четвертом сезоне популярного сериала «Фарго» персонаж по имени Доктор Сенатор говорит слова, выражающие суть взаимоотношений японца с окружающими людьми: «Если хочешь иметь уважение, то научись проявлять его». Вручая соседу коробочку с чаем или полотенце, японец словно бы говорит: «Я помню о вас, уважаемый сосед, я благодарен вам за то, что вы есть в моей жизни». Сосед ответит тем же, и обоим будет радостно. Подарок не должен быть дорогим или лично-интимным, это неприлично, безделушки у практичных японцев тоже не в чести (если только одариваемый их не коллекционирует), но что бы японец ни дарил, он непременно позаботится о красивой упаковке, потому что упаковка является дополнительным выражением уважения.
Не менее важное место в жизни японцев занимают послания, обмен которыми тоже возведен в ранг искусства. Правда, эта традиция появилась в Японии задолго до сёгуната Токугава – она была заимствована у китайцев примерно в Х веке. Иностранца может удивить жесткая формализация переписки – для каждого случая существует определенный шаблон, от которого не рекомендуется отклоняться, ибо это может быть расценено как неуважение. Но, написав положенное, можно добавить что-то от себя, придав поздравительному или, скажем, соболезнующему посланию личный характер. Важно соблюсти традицию, поскольку это является проявлением уважения, иначе адресат может решить, что автору послания было жаль времени для написания положенных слов, и обидится. «Внимание поднимает до небес, пренебрежение опускает на дно моря», – говорят японцы.
Императоры при сёгунах из дома Токугава находились на условном «дне моря». Они не обладали никакой реальной властью и содержались в Киото на положении арестантов. Охрану императорского дворца несли верные сёгуну самураи, расходами императорского двора ведало бакуфу, а круг общения императоров ограничивался придворным штатом.
Традиционная узурпация власти ближайшим окружением правителя отмечалась и в сёгунате Токугава. Упомянутый выше третий сёгун Иэмицу был последним из тех, кто правил самостоятельно, хоть и не так эффективно, как его отец, сёгун Хидэтада, и дед, сёгун Иэясу. Иэмицу умер в июне 1651 года в возрасте сорока шести лет, а его преемником стал десятилетний и слабый здоровьем старший сын Иэцуна. При нём страной управлял родзю («совет старейшин»), состоявший из нескольких наиболее влиятельных фудай даймё. Главой совета был тайро[132], полномочия которого сравнимы с полномочиями дайдзё-дайдзина. В 1663 году регентство закончилось, поскольку Иэцуна достиг совершеннолетия, но регенты остались при сёгуне, то есть – при власти, в качестве постоянных «советников». Когда в 1679 году сёгун Иэцуна серьёзно заболел и встал вопрос о его преемнике, тайро Сакаи Тадакиё решил пойти проторенным путем и предложил сделать новым сёгуном сына сто одиннадцатого императора Го-Сай, подобно тому, как было во времена сёгуната Камакура. Расчет был простым – принц станет сёгуном, а должность тайро и реальная власть останутся у семейства Сакаи, одной из ветвей дома Минамото (Тадакиё был третьим тайро из семейства Сакаи). Однако же дом Токугава не собирался передавать власть в чужие руки, а прочим членам родзю не хотелось, чтобы дом Сакаи возвысился подобно дому Ходзё, так что преемником Иэцуны стал его младший брат Цунаёси…
На гостей из западных стран, посещавших Японию с конца XVII века по начало ХХ века, производило сильное впечатление обилие всяческой дикой живности, к которой японцы относились по-доброму или хотя бы снисходительно. Консультант по сельскому хозяйству при правительстве императора Мэйдзи Эдвин Дан описывал свои впечатления от Токио 1873 года следующим образом: «Повсюду множество диких животных, которые совершенно не боятся людей… Из зарослей травы выглядывает фазан, ров с водой у императорского дворца перед британским посольством кажется черным из-за обилия гусей, уток и прочих водоплавающих птиц. В гостиной дома, где я остановился, лисица забралась на обеденный стол и спокойно ела из миски… Собаки ходят и стаями, и поодиночке, но я не видел, чтобы их кто-то кормил, хотя голодными они не выглядят…»
Из подобных впечатлений иностранцев сложился укоренившийся на западе миф о том, будто японцы обожают собак. В то же время слово «собака» считается у японцев оскорблением. Простолюдин, осмелившийся назвать «собакой» самурая, в старые добрые времена мог быть зарублен на месте или, в лучшем случае, избит до полусмерти, если самураю не хотелось пачкать свой благородный клинок «грязной» кровью. Но странно представить в качестве оскорблений слова «дракон», «феникс», «журавль» или, скажем, «карп»[133]…
На самом деле японцы никогда не питали особой любви к собакам. Симпатии японцев принадлежали животным вроде журавля или лягушки[134], а с собаками вышла следующая история. В 1687 году сёгун Цунаёси издал серию указов, запрещавших убийство любых животных и употребление их мяса в пищу. Запрет касался всех живых существ, вплоть до насекомых, и за его нарушение полагалась смертная казнь. Вроде бы за все
