Нельзя сказать, что кампания убийств в Польше не встречала никаких возражений. В ноябре 1939 года небольшая группа фронтовых офицеров вермахта с запоздалым мужеством обратила внимание главнокомандующего сухопутными войсками Вальтера фон Браухича на преступления, которые совершались во имя Третьего рейха. Командующий немецкими оккупационными силами генерал-полковник Йоханнес Бласковиц докладывал, что «преступные злодеяния» совершаются людьми с «животными и патологическими инстинктами», чья «кровожадность» на глазах принимает характер «эпидемии». Остановить это, по его мнению, можно было лишь «скорейшим переводом всех причастных вместе с их подчиненными под командование и юрисдикцию армии»[199].
Реакция Браухича была показательной. Лицемерно указав на «досадные ошибки», допущенные СС и их подручными, он не потребовал как-то ограничить их произвол. Его беспомощность проистекала из трусости, но в ней не было ничего удивительного. К тому времени Гитлер уже выбил у вермахта почву из-под ног. Высмеивая «инфантильную чувствительность» своих генералов и их «методы Армии спасения» в Польше, он не только вывел подразделения СС и полиции из-под юрисдикции армейских оккупационных сил, но и еще больше ослабил армию, передав ее административные полномочия гражданскому органу, в котором все ключевые посты занимали нацистские фанатики[200]. Это перераспределение зон ответственности не предвещало ничего хорошего. Решение Гитлера, как отмечал один из его биографов, не только окончательно подорвало и без того пошатнувшийся статус Верховного военного командования, но и «наметило путь к компромиссу между армией и СС относительно акций геноцида, которые будут осуществляться в Советском Союзе в 1941 году»[201].
В той части Польши, которая была аннексирована Советским Союзом, власти действовали очень активно. Решение ликвидировать польскую элиту было обусловлено не расовой ненавистью или жаждой жизненного пространства (которого у СССР было более чем достаточно), а свойственной Сталину параноидальной страстью к подавлению любого ростка оппозиции своему правлению. В процессе захвата польских территорий советские войска взяли в плен 100 тысяч человек. Рядовых вскоре отпустили, но более 15 000 офицеров, включая мобилизованных резервистов, среди которых были гражданские служащие, врачи, юристы, ученые и учителя, представлявшие интеллектуальную и административную элиту Польши, задержали, а затем депортировали в Советский Союз и разместили в трех лагерях на территории СССР.
Весной 1940 года Лаврентий Берия, уже прославившийся как главный исполнитель сталинских репрессий во время Большого террора, обратил внимание на этих военнопленных, а также на задержанных поляков в других лагерях. Поскольку, по его мнению, эти люди после своего освобождения могли присоединиться к польскому сопротивлению, он в начале марта предложил расстрелять их. Сталин, поддержанный Молотовым и другими членами Политбюро, одобрил это решение. Используя методы чрезвычайного судопроизводства, уже опробованные и доказавшие свою эффективность, Берия создал несколько новых «троек» (комиссий из трех человек), которые, как и предполагалось, приговорили к смерти около 14 700 поляков – офицеров армии и полиции, чиновников правительства, прокуроров, судей, помещиков и интеллектуалов, к которым добавилось еще около тысячи «шпионов и диверсантов».
Казни производились в нескольких местах. В апреле 1940 года 4500 офицеров вывезли на окраину Катынского леса, примерно в 20 километрах к западу от Смоленска. Там их группами выстраивали в ряд, аккуратно стреляли в затылок, складывали тела в кучи, а затем хоронили в общих могилах, вырытых в глубине леса. В течение последующих нескольких недель в охраняемых местах неподалеку были зверски убиты еще 17 500 человек, которых Сталин считал потенциальной угрозой жестокому режиму советской оккупации. Всего жертвами этих расправ, вошедших в историю как Катынский расстрел, стали 22 000 человек. Только в одном из мест проведения казней, тюрьме НКВД недалеко от города Калинина, в 180 километрах к северо-западу от Москвы, было расстреляно более 7000. Это была тщательно продуманная операция. Жертв одну за другой приводили в специально сконструированную звуконепроницаемую камеру. Здесь двое сотрудников хватали человека за руки и крепко держали, пока третий стрелял в затылок. Процесс был трудоемким и не требовал спешки. Казнь всех приговоренных заняла около 28 дней со средней скоростью 250 расстрелов в сутки. Чтобы исполнители не смели колебаться, генерал-майор Василий Блохин, страдавший психопатией начальник Лубянской тюрьмы НКВД в Москве, лично прибыл из столицы для участия в операции. Надев свой фирменный палаческий фартук (чтобы кровь жертв не испачкала одежду), он с неутомимой решимостью приступил к своей миссии[202].
В ходе отдельных мероприятий, напоминавших расправы над кулаками почти десятилетней давности, советские оккупанты подстрекали крестьян к восстанию против землевладельцев. Не все откликнулись на эти призывы, но были и такие, которые в ярости набрасывались на своих бывших хозяев с топорами и рубили их на куски. Как минимум в одном задокументированном случае помещика привязали к столбу и заживо содрали с него кожу, после чего заставили смотреть на то, как казнили его семью[203]. Чтобы подавить в зародыше любое сопротивление, органы НКВД арестовывали тысячи семей, которые, по их мнению, потенциально могли угрожать советской оккупации. В марте 1940 года во время всего одной операции ночью в своих домах были арестованы 139 794 человека – мужчины и женщины, которых затем под угрозой оружия погрузили в товарные поезда. Сгрудившись в тесноте вагонов, предназначенных для перевозки скота, они отправлялись в свое долгое неспешное путешествие вглубь СССР, где их ждал ГУЛАГ. При температурах, опускавшихся намного ниже нуля, а иногда доходивших и до –40 ℃, они катились по степи, полумертвые, без еды и воды. Около 5000 замерзло насмерть еще до того, как их доставили в пункты назначения в отдаленных районах Сибири и Казахстана. На остановках трупы просто выбрасывали из вагонов и закапывали в неглубоких общих могилах прямо вдоль путей. За шесть месяцев с момента прибытия, пытаясь как-то выжить в чужой стране, еще 11 000 ссыльных умрут от голода и болезней[204].
С сентября 1939 по июнь 1941 года большевики депортировали 315 000 поляков и арестовали еще 110 000. Из них как минимум 30 000 были расстреляны, а еще 25 000 умерли в заключении[205].
После покорения Польши Советский Союз, действуя в пределах «прав», предоставленных ему пактом Молотова – Риббентропа, стал укреплять свои северные границы за счет балтийских государств – Эстонии, Латвии и Литвы. Действуя поэтапно, Москва сначала принудила их подписать «договоры о взаимопомощи», а затем воспользовалась включенным в них пунктом о размещении военных баз Красной армии на их территории. Но дальнейшие шаги по насаждению советской гегемонии в регионе пришлось приостановить в ноябре 1939 года, когда Финляндия дала решительный отпор аналогичным бандитским приемам.
Более года Советский Союз пытался убедить Хельсинки уступить часть территории на Балтийском побережье, прилегавшую к Ленинграду, который был расположен всего в 32 километрах от финской границы, – якобы для того, чтобы обезопасить СССР от возможного нападения со стороны нацистов. Но в Хельсинки отказались пойти навстречу этим требованиям. Москва потеряла терпение. 30 ноября более полумиллиона красноармейцев при поддержке 6000 танков и почти 4000 самолетов[206] двинулись на штурм протянувшейся вдоль границы линии Маннергейма, названной так потому, что ее оборонительные укрепления были построены по приказу фельдмаршала барона Карла Густава Эмиля Маннергейма, главнокомандующего финской армией. Советское командование рассчитывало сломить финское сопротивление за несколько недель. Однако финская армия, насчитывавшая немногим более 300 000 солдат, не более 30 танков и 60 самолетов, сражалась с потрясающим мастерством и упорством. Столкнувшись с высокомотивированным, хорошо обученным противником, имевшим все необходимое для ведения партизанской войны в условиях глубокого снега и заморозков (однажды температура упала до –43 ℃), советские войска потерпели ряд унизительных поражений. Генералы Красной армии не обладали стратегическим мышлением и не сумели наладить оперативное взаимодействие между частями, а солдаты были плохо обучены, страдали от перебоев в снабжении и быстро теряли боевой
