На всякий случай уменьшаю громкость динамика и блокирую дверь.

— Слушаю, Нина Михайловна… Давайте конкретнее и чётче.

— Викуся, — всхлипывание, — ну как такое случилось? Я звонила в больницу. Это же ужас! Ужас…

Конец фразы тонет в надрывном рыдании.

— Нина Михайловна, не убивайтесь. Уверена, с вашим… — «Глебом» хочу сказать я, но бросаю взгляд на притихшего на заднем сиденье малыша и прикусываю язык. Мальчишку пугать не стоит, вдруг поймёт, о чем речь. — Уверена, всё будет хорошо. Таких, как он, ничего не берёт.

Не могу не съязвить. Но это помогает.

Свекровь волшебным образом прекращает рыдать и тут же взрывается упрёками, на эмоции у неё фитиль короткий:

— Как ты можешь так, бессердечная! Глеб столько для тебя сделал…

— Нина Михайловна, вы дома сейчас? — обрываю её причитания.

— Э… Да, а в чём, дело?

— Не уходите никуда, пожалуйста. У меня для вас сюрприз.

Не могу удержаться от ухмылки, представив вытаращенные глаза Нины. Пусть исправляет то, что натворил её ненаглядный сыночек-пирожочек. Заодно выпустит коллекцию «Гаврош» в синих тонах.

Надеюсь, она примет внука. Должна принять. Она же не бездушное чудовище, в конце-то концов!

Остановившись на светофоре оборачиваюсь к Саше и подмигиваю:

— Алекс и Хагги, у вас отличная команда! — Он в ответ слабо улыбается. — Парни, вы только не бойтесь, бабушка сначала удивится, но потом вы обязательно подружитесь.

— Я ничего не боюсь, — серьезно отвечает он.

И вновь меня царапает по сердцу взгляд, в котором я вижу его… Одиночество.

Наверное, такой же взгляд был у меня. Двадцать лет назад.

* * *

Нина Михайловна, вытаращив глаза, смотрит на нас. Но это не удивление и не шок. Это что-то другое…

Страх!

Только хорошее воспитание не позволяет ей захлопнуть дверь перед нашим носом.

— Алекс, это твоя бабушка. Знакомься. — Чтобы поддержать мальчишку, кладу руки ему на плечи и чувствую, как они подрагивают.

— Викуся… — Нина Михайловна, нервно поправляет ворот блузки и делает движение шеей, будто ей душно. — Это шутка такая?

— Нина, это ваш внук. Его зовут Алекс и он ценит хорошее освещение.

Пока Нина хватает ртом воздух, наклоняюсь к уху мальчика.

— Алекс, тут куча выключателей. — шепчу ему тихонько. — Я, думаю, тебе и Хагги здесь понравится. — Иди пока, проверь, все ли лампочки горят, вдруг непорядок?. А мы с бабулей скоро подойдём.

Легонько подтолкнув Сашу в спину, наблюдаю, как он, озираясь, идет вперед по коридору.

Убедившись, что ребёнок не слышит, задаю ей единственный вопрос:

— Нина Михайловна, вы знали?

Она отводит глаза и на её побледневшем лице алыми пятнами проступает румянец.

8. Новая я

— Нина Михайловна, вы знали?

— Я думала… — глубокий вдох, — что это несерьезно…

— Что несерьезно? — Взрываюсь я возмущением. — Ребёнок несерьезно? Вторая семья — несерьезно? Вы знаете, в каких условиях этот мальчишка жил? Как вы могли, Нина…

Внутри все жжёт от гадливости. Или это изжога, естественная в моём положении?

Очень хочется сплюнуть на пол, прямо под ноги свекрови.

Никогда бы не позволила себе такое на пороге чужого дома, но, думаю, сейчас это было бы очень кстати. И мне бы полегчало.

Пересилив себя, сглатываю колючий комок в горле и прикрываю ладошкой глаза.

— Нина, как вы могли…

— А что я? — судя по воинственному тону свекровь уже справилась с первым потрясением. — Надо было сказать тебе? Чтобы ты крутанула хвостом и ушла, отсудив половину имущества? Ну уж нет!

Она испуганно отводит глаза — понимает, что в сердцах сболтнула лишнее. Но я лишь горько ухмыляюсь. Как будто я не догадывалась о её страхах.

— У меня будет ребёнок от вашего сына! Дочка, которая должна носить фамилию отца и гордиться им. И сейчас я узнаю, что её папаша по уши измазался во лжи. Самой грязной, что только можно представить. — Чуть не срываюсь на крик, но вспоминаю, что Алекс бродит где-то рядом. Продолжаю чуть тише. — Я должна была знать! Понимаете? Должна… А вы мне говорите про какое-то имущество!

— Вика, он мужик. Он просто оступился… Он же в тебе души не чает, ты сама знаешь. Я не хотела знать об этом, Глеб случайно обмолвился. Но я всегда была на твоей стороне. Честное слово, Викуся. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

Я раздраженно отмахиваюсь. Отлично знаю, почему она меня защищала — в её голове явно бежали цифры — потери от репутационных рисков, стоимость нашей квартиры, машины…

— Это не важно. Как только прояснится ситуация с Глебом, я подам на развод.

— Вика, — свекровь строго щурит глаза. — Подумай хорошенько. У вас будет ребенок! А у меня — внучка.

— Все решено, Нина Михайловна. — Уже хочу развернуться, чтобы уйти. Но взглянув на высоко поднятые брови и остренький носик, который, когда не надо, так любит соваться не в свои дела, не могу удержаться от колкости. — Кстати, поздравляю. У вас теперь будет новая семья. Ещё более элитная, чем я. И внук у вас уже есть. Выкормлен, подрощен, к горшку приучен… Подписчикам зайдёт.

— Вика, не надо…

Вовремя вспоминаю, что так и держу рюкзачок с вещами Саши в руках. Протягиваю его свекрови.

— Вот держите. Вещи Алекса. Наверное, новые нужно купить.

— То есть… Не поняла! — Нина брезгливо смотрит на рюкзак, демонстративно скрещивает руки на груди. — Ты этого ребёнка мне оставляешь?

— Не «этого ребёнка», а Алекса. — Не дождавшись, когда она возьмёт у меня рюкзачок, просто ставлю его на пол. — Я как-нибудь заеду его навестить. У мальчика никого нет теперь, кроме вас. Так что удачи! Вы справитесь. Если что, спросите у фоловеров.

Захлопываю дверь и, низко склонив голову, сбегаю с крыльца к машине. Не хватало ещё разрыдаться, уверена, свекровь смотрит в окно.

В отсутствии мальчишки собственные беды обрушиваются на меня с новой силой. Припечатывают, как пыльным мешком, к сиденью.

Я держалась, пока нужно было заботиться о Саше. Но стоит остаться одной, как рыдания рвутся наружу.

Едва отъехав сотню метров от дома свекрови, кое-как паркуюсь и меня прорывает.

Сквозь слёзы жалобно скулю «Скотина! Какая же ты тварь!». В ярости колочу кулачками по рулю.

Просто вою, не в состоянии понять, за что можно поступить так со мной? Отплатить жестокостью и враньём за семь лет любви и преданности.

Душу рвёт обида.

Не пытаюсь успокоиться даже ради своей малышки. Зачем?

Если я не отреву сейчас, то рана в душе будет саднить ещё долго. Пусть выльется всё сейчас со слезами.

Резко, больно, но эффективно. Не хочу оставшиеся месяцы беременности вынашивать свою боль