– Вау! – смеюсь искренне. Никогда не перестану удивляться людям.

– Ага, Тим спал на диване с Даней. Бедный.

Тим, а не брат. Забавно. Она складывает брови домиком, выглядит такой жалостливой. Как будто Тима есть из-за чего жалеть.

– Нормальный у вас диван.

Точно удобнее, чем мой.

– Да, но у Тима на кровати специальный ортопедический матрас – все привычно, полезно для спины. Он же вечно за компьютером скрюченный сидит. Тяжко, наверное, ему было без него…

И ничего, что у Данила вообще своя комната, которую оккупировали гости.

– Уверена, он справился.

Да Тим ради Лизы и на раскаленных углях бы спал. Что ему этот диван?

– Я подушку ему принесла его любимую, когда все уснули, – продолжает уже будто на автопилоте. – И покрывалом укрыла. А то мне отдал, лег без него. Сам же вечно мерзнет. Глупый, – добавляет она, мотая головой и кусая губы, чтобы спрятать улыбку.

Их забота друг о друге умиляет больше новорожденных щенят и слюнявого Лёвы с его первым словом, но я молчу. Лиза, кажется, и сама стала понимать, что Тим нравится ей гораздо сильнее, чем она думала. Осталось убедить ее, что это взаимно. И желательно, чтобы этим занялся сам Тим, а не я.

В следующую минуту мы прекращаем разговоры, потому что к нам подходит профессор с нечитаемым выражением лица и одним жестом требует представить ему полный отчет с комментариями. Хорошо, что у меня готовы все восемь работ: сложены по порядку и оформлены в паспарту (и это я не о хранителе ключей из «Форта Боярд», как до сих пор считает мой папа, а о специальных рамках из бумаги, которые я вырезала для каждой картины и клеила ночью). Сноб по очереди молча смотрит мои работы и время от времени машет рукой, чтобы показывала следующую. Кивает, что-то мычит, но куда-то в себя, потому что звуки непонятные. На каком языке он вообще говорит? Иногда ухмыляется брезгливо, будто удивлен, как я посмела притащить в его класс нечто столь ужасное, еще и делает пометки в журнале, которые я не могу разобрать.

– Дисциплина все же не ваш конек, но на первый раз не буду снимать баллы за пропуск, потому что работу вы предоставили в срок, – звучит наконец снисходительно, но мне главное – итог. – Идите, вешайтесь.

Ура! И, конечно, он говорит не о том, чтобы готовить веревку с мылом, но мы с Лизой переглядываемся и едва сдерживаем смех. На самом деле нам всем нужно вывесить в коридоре готовые работы для просмотров, которые состоятся уже завтра. Там их будет оценивать настоящая комиссия, а не один вредный, противный сноб.

– Я Лизу подожду, – бормочу тихо, снова собирая в стопку разложенные работы. Притворяюсь невидимкой, чтобы профессор не начал рычать – очень уж он не любит, когда его не слушаются.

– У меня не отмечено и половины ваших работ, – заявляет он Романовой, сверившись с записями.

Сноб – один из тех, кому плевать, что Лиза – дочь декана. Разговаривает он со всеми с одинаковым пренебрежением.

– Но вот они, здесь, – не тушуется подруга.

Улыбается широко, профессор должен бы ослепнуть от ее белоснежной улыбки. Но вместо этого он демонстративно пересчитывает их и поправляет очки на носу.

– Шесть из восьми. Нет двух декоративных преобразований. Это минус двадцать баллов от итогового результата, Елизавета.

Она наигранно громко выдыхает и стирает невидимый пот со лба:

– Фух! Да хоть тридцать, главное, чтобы вообще допустили.

Сноб недовольно причитает, что выполнено все талантливо, но явно в спешке, на коленке, и это видно невооруженным глазом, только Лизе настроение такими мелочами уже не испортить. Я подбираю сумку, чтобы сложить туда часть работ, иначе не дотащу все, и отвлекаюсь, когда нахожу внутри клочок бумаги. Инородный, розовый – такой у меня не было и нет, а я слишком люблю порядок, чтобы таскать чей-то мусор с собой. Пока Лиза с преподавателем торгуются о сроках сдачи, я разворачиваю записку и застываю, не моргая.

– Будете допущены, если успеете к восьми утра и…

«Оставь Даню в покое, если не хочешь, чтобы в следующий раз твои работы, которые ты оставляешь в классе живописи, случайным образом испортились». Я перечитываю две длинные строчки несколько раз. Глаза уже печет, но я не могу оторваться от бумаги. Это что… угрозы?

– Да, конечно! Я почти закончила, – бойко и звонко отвечает Лиза и смотрит в мою сторону.

Но я осознаю это, лишь когда она толкает меня локтем в бок. Тут же подпрыгиваю на месте, суечусь и, натянуто улыбаясь, прячу записку в задний карман.

– Лиля подтвердит, что у меня почти все готово, да?

Быстро-быстро киваю в ответ, как будто голова живет отдельно от тела, хотя точно знаю, что Лиза врет. Она и не начинала. Но, уверена, справится, если другие справлялись: об этой ночи перед просмотрами, когда все опоздавшие доделывают работы прямо в университете и вывешивают их уже с рассветом, ходят легенды. Ну, и у нее на всякий случай есть я: если понадобится, то, без сомнения, помогу. Если, конечно, меня не прикончат раньше, а что? Мне уже начали угрожать порчей имущества! Что помешает похитить меня и скинуть в реку с привязанной к ноге гирей? Разве что тот факт, что река у нас в городе мелкая и сейчас промерзла до дна.

– Хорошо, но вешаться будете, когда все доделаете.

– Ага, – бросает Лиза, подталкивая меня с сумками на выход и поглядывая с подозрением.

Как раз в это время в кабинет, привычно опаздывая, заходит Рома Кузнецов и, едва не запутавшись в ногах, вываливает на стол целую кипу работ, которые точно делал не он (я знаю). Половина заляпана кофе, какие-то даже мятые, но ему, кажется, все равно. Он очень громко и наплевав на приличия здоровается со всеми и падает на стул, будто пахал сутками напролет и устал, как раб на галерах.

– И почему у вас здесь красная драпировка ткани, хотя мы рисовали синюю? – слышу голос профессора уже в дверях и тихо смеюсь.

Рома! Ну как так, а? Все потому, что он выкупил работы у второкурсников-дизайнеров. Да и то – я напомнила ему о сроках сдачи. Но Рома, видимо, не подумал проверить их. Тем более сомневаюсь, что его вообще волновал цвет драпировки.

– Потому что… да потому… а я дальтоник, – невозмутимо заявляет он профессору через пару секунд, и вся группа заливается смехом.

Это глупо, но ладно, даже я смеюсь. В коридоре мы сразу сворачиваем направо, потому что левая его часть уже целиком и полностью оккупирована студентами. Проходим мимо