– Боже, езжай, Дань!

– Он как обожравшийся валерьянки кот, – умиляется Вета у меня за спиной.

– О нет, Сабрина наша под этой кошачьей наркотой по стенам и потолку подвесному носилась. Я не видел такого раньше…

Я, пытаясь не слушать парочку, отцепляюсь от Данила, как раз когда он говорит в полный голос, что ему понравилось спать со мной и он хочет еще.

– Даня хотя бы знает, чего он хочет, – хихикает, издеваясь, Вета.

– Брысь отсюда, – шиплю на нее.

– И хоть бы спасибо сказала.

Покрасневшая до корней волос, я наконец захлопываю пассажирскую дверь и торжественно клянусь, что отчитаю папу, но завтра. Так как он уже видит десятый сон. Иммунитет к собственному эликсиру он за все эти годы не выработал.

Машина трогается с места, но Даня все равно высовывается из окна и долго смотрит на меня ошалевшим взглядом, пока такси не исчезает за поворотом. И мы оба, кажется, понимаем, что что-то и правда происходит.

Глава 20

Она

Ехать пять минут, идти пятнадцать

«Извини».

«За что?»

«Ничего не помню после второй рюмки, полный блэкаут. Твой папа определенно хотел меня убить».

Я в десятый раз перечитываю нашу с Данилом вчерашнюю переписку и не могу перестать улыбаться. Даже сейчас, в кабинете живописи, где мои работы ждут предварительного приговора профессора-сноба, кажется, будто чувствую аромат огромного букета, который Романов прислал мне в кафе. Дома я по-тихому спрятала его у себя на окне, но на запах сбежались все. Даже Роза, заглянув к нам вечером с Лёвой, первым делом спросила, что она пропустила и по какому поводу переполох.

Папа только тихо ворчал, когда Вета восторженно гадала по цветам диагноз и пришла к выводу, что Данил в меня влюблен. Сказал, пацан слабоват, а когда я напомнила ему, как он сам отключился едва ли не раньше того самого пацана, не стал спорить и молча удалился. Ну, хотя бы не прокомментировал, что видел, как я приехала на такси, которое заказал для меня Романов. Сам Данил из-за похмелья не сумел приехать. И не принимал никаких возражений, так как не хотел, чтобы домой я шла пешком одна. А бедному таксисту в результате пришлось целый квартал ехать за мной, пока я наконец согласилась сесть в машину. Настойчивый и благородный оказался – ему, видите ли, мой парень заплатил, нужно было отработать.

И даже новость о Катином уходе из кафе не расстроила меня так сильно, как могла бы. Гомес, краснея и кусая губы, сообщила мне, что увольняется после Нового года и бросает университет, так как откровенно не тянет. Возьмет, по ее словам, академ и подумает, чем займется дальше. Только не здесь, а с парнем на Бали. Потому что – дословно – хочет жить, а не соответствовать родительским ожиданиям. Я удивилась, но пожелала ей удачи. Она спросила, кто и когда подменил Лилю Ларину, которую она знала. А потом еще долго косилась на мой букет и улыбалась, когда замечала, что улыбаюсь я. А я улыбалась вдвое больше еще и потому, что думала о своих родителях, которые не ждали от меня ничего, кроме чистых полов по субботам. И желательно, чтобы я не забеременела хотя бы до двадцати двух лет – это мне вчера папа зачем-то сказал.

– И ты молчишь, что мой брат дарит тебе цветы? – Лиза толкает меня бедром, выдергивая из мыслей. – Я, кстати, доделала таблицу. Глянь, как сможешь.

Вовремя, учитывая, что завтра последний день сдачи, но я об этом молчу. Вчера зашла в общий файл с намерением все написать самой, но Лиза увидела меня там и прогнала, десяток раз написав, чтобы я закрыла страничку.

– А ты откуда знаешь про цветы? – недоумеваю я.

Она показывает мне страницу Веты с фотографией моих цветов и подписью про щедрого парня любимой (оказывается) сестры. Так еще и постскриптум жирно намекает, мол, кто бы ей букет подарил. Ох, Вета-Вета.

– Это круто, потому что не в стиле Дани. Ведь романтиком его вряд ли можно назвать, а тут… – Она улыбается, глядя на фото. – Он, по-моему, даже маме ни разу цветов не дарил. Не помню по крайней мере. Не то чтобы он плох во всех этих делах, – тут же спешит оправдать брата, – просто другой. Он скорее всегда спросит, что нужно, или денег скинет. Я заранее заказываю у Дани подарки, чтобы облегчить жизнь и себе, и ему. Сам он, кстати, вечно отмахивается, говорит, что ничего не нужно для него покупать. А извиняется за что? – кивает Лиза на экран с открытой перепиской, прямо перед тем как тот гаснет.

Я вспоминаю, как Данил не мог надышаться мной, и снова краснею.

– Да так, ничего особенного. Как там родители Тима? Уехали?

– Переводишь тему, но да. Слава богу, все обошлось. Вроде бы.

Лиза нервно теребит лямки джинсового комбинезона, глядя куда-то сквозь меня, а я наклоняюсь к ней ближе, чтобы тихонько спросить:

– У вас что-то было?

– Нет! – слишком резко отвечает Лиза. Вижу панику в ее глазах; лишь проморгавшись, она выдыхает и уже спокойнее говорит: – Нет. Его родители, они такие… везде они, короче. Я не шучу! За мной следили, как за обезьянкой в зоопарке. Не могу сказать, что они плохие. Нет, конечно, хорошие, но… в общем, их было слишком много. До сих пор голова гудит от бесконечных рассказов, как и кто у них живет. И как мы должны жить. И как вся страна должна…

– А ночевали вы как? Я имею в виду, с Тимом.

На выходных мы толком не общались, так как обе были слишком заняты, поэтому, пока есть время (профессор оценивает работы наших однокурсников и допускает к просмотрам уже с комиссией), наверстываем как можем.

– Вместе спали или…

– Да ты что! Его мама за сердце начала хвататься после одного только намека, что мы при них ляжем в одной комнате. И неважно, что мы вроде как живем вместе. Говорю же, странные они. А потом еще раз десять просили, чтобы мы с ребеночком, – это она уже одними губами произносит, еще и оглядывается по сторонам, – до свадьбы подождали.

У Лизы от этого разговора шея красными пятнами идет. Она смущена и, опустив голову, прячется за копной густых волос.

– Зато папа Тима был доволен, что мы… – бормочет себе под нос. – Ну, что он с девушкой. Мужиком называл, по плечу хлопал постоянно. Тим сказал, такие комплименты в их семье – что-то вроде ста наших баллов по просмотрам, которые набрать практически