Он разворачивает меня к себе, заглядывая в глаза. В его глазах нет прежней пустоты — лишь бесконечная усталость человека, прошедшего все круги ада.

— Твой муж — маньяк и убийца. Тень, рождённая из ярости и мести. Сделай из меня снова человека… — он выдыхает эти слова прямо в мои губы, касаясь их, но не целуя. Мы просто дышим одним воздухом.

Я молча поднимаю руку, касаясь его повреждённой щеки. Давид вздрагивает, прикрывая глаза.

Наша свобода досталась нам дорогой ценой. Но это не значит, что мы свободны. Это лишь другая форма плена, но зато мы вместе.

— Мы уедем отсюда, — шепчу я, едва касаясь его губ своими. — И будем жить. Назло Эдему.

Эпилог

Алиса

— Ангелиночка! — окликает меня одна из соседок, когда я прохожу мимо собравшихся на лавочке старушек. Оборачиваюсь, улыбаюсь.

Было сложно, но я привыкла к своему новому имени. Поначалу, конечно, забывалась и не отзывалась, за что немногочисленные жители нашего посёлка, окрестили меня «блаженной». Здесь в основном живут пожилые люди, и для них странно всё инородное. Они привыкли общаться и знать друг о друге всё до пятого колена. А мы — приезжие и нелюдимые.

— Добрый день, — киваю старушкам, останавливаясь. Пройти мимо нельзя, надо пообщаться, иначе окрестят хамкой.

— Какое у тебя красивое платье, — рассматривает меня тётя Галя. — Сама шила?

Киваю.

— Ваши наволочки будут готовы завтра, — сообщаю я ей.

Я местная швея. Шью и перешиваю всё, что просят сельчане. Но не за деньги. Деньгами здесь вообще не принято расплачиваться. Село живёт бартером. Я обеспечиваю соседей постельным бельём и одеждой, они нас — молоком, сметаной, творогом, овощами.

— До свидания, — киваю старушкам.

— Ой, подожди, — останавливает меня одна из них и убегает в дом.

— А вы в город собрались? — спрашивает тётя Галя, кивая на наш дом, где возле внедорожника возится Давид.

— Да, — киваю.

В город мы выбираемся очень редко. Закупаемся там всем необходимым на месяц и быстро возвращаемся домой. Мы выбрались из Эдема, но Эдем живёт в нас. Наша жизнь — бесконечная игра в нормальность.

— Ой, погодите. Мне лекарства нужны, — тётя Галя тоже убегает к себе. Мы чуть ли не единственные, кто ездит в город так часто, и являемся связью с внешним миром для соседей.

— Вот, утром тебе приготовила, всё свежее, — говорит вернувшаяся соседка, протягивая корзину с яйцами, сливочным маслом и томатами.

Я для них странная, ведь я ничего не выращиваю, кроме цветов в палисаднике. У нас нет живности, кроме приблудившегося пса — огромного, пушистого, с порванным ухом, но доброго и игривого, как щенок. Хотя недавно я стала выращивать зелень для салата — для меня это уже достижение.

Тоскливо ли мне здесь? Возможно. Но определённо дышится и живётся легче, чем в могиле, в которой я могла оказаться два года назад.

Давид обещает, что как только представится возможность, мы уедем за границу. И там наши невидимые оковы спадут.

— Спасибо, Тамара Васильевна, но зачем так много, мы же не съедим, — принимаю корзину.

— Кушай, а то исхудала, — качает она головой.

Дальше бабули вручают мне список необходимых лекарств и продуктов, которые можно достать только в городе, и наконец отпускают.

Иду в наш скромный дом, занося продукты. Поначалу здесь было всего две комнаты: кухня и спальня. Давид пристроил веранду и ванну с туалетом, привёл в порядок фасад, двор и забор. Почти всё сделал сам. Иногда помогали местные жители, конечно, не бесплатно. На счетах Давида хватит денег, чтобы построить здесь замок или скупить всю деревню. Но нам нельзя так сильно привлекать внимание и вызывать зависть соседей.

Подхватываю свою сумку, наношу на шею несколько капель духов и подкрашиваю губы. Любая поездка в город для меня событие. Знали бы старушки, сколько стоят мои духи, покрутили бы пальцем у виска. Давид старается меня радовать и баловать, преподнося вот такие мелочи вроде дорогого парфюма и украшений. Но ношу я только обручальное колечко. Как и Давид. Мы не женились по-настоящему, у нас не было свадьбы, о которой мечтает почти каждая женщина, но кольца на наших безымянных пальцах гораздо дороже всех этих ритуалов. Они значат гораздо больше и сблизили нас сильнее, чем обычный брак.

Выхожу к Давиду, который закрывает багажник внедорожника и докуривает сигарету, усмехаясь, когда проходящая мимо старушка незаметно крестится, оглядывая его. Для местных он — демон. Высокий, с чёрными пронзительными глазами, покрытый татуировками, носящий всегда чёрную одежду и со шрамом на скуле. Каких только слухов о нём не ходит. По версии одних, он бывший заключённый, отсидевший за убийство; по версии других — нелюдимый колдун.

Мы не нуждаемся в деньгах, но Давид работает в местном лесничестве. По утрам он уходит в лес, а я сажусь за машинку. Вечерами мы ужинаем на веранде, смотрим фильмы, слушаем музыку, гуляем по лесу или купаемся в местном озере. Мы много разговариваем о прошлом до Эдема и о будущем. Но никогда — об обители зла, в которой мы побывали. Это табу. Мы не договаривались, но понимаем друг друга на интуитивном уровне. У нас есть внутреннее правило — не вспоминать. Чтобы не будить спящих демонов.

И только по ночам, когда Давид то страстно и жёстко любит меня, то нежно и мучительно долго растягивает наше общее удовольствие, пока я не начинаю кричать от экстаза, он тихо шепчет мне на ухо: «Алиса, моя маленькая девочка». А я называю его Давидом, чтобы не забыть, кто мы есть на самом деле.

Нет, Эдем из нас не ушёл до конца. Мне легче, моя психика оказалась более гибкой. Но я не пережила и доли того кошмара и той реки крови, в которой почти захлебнулся Давид. Иногда он кричит по ночам. Нет, он не произносит слов. Его ярость не умерла. Ничто не проходит бесследно. Он рычит и воет во сне, как раненый хищник.

Я прижимаюсь к нему, ложусь щекой на вздымающуюся грудь и жду, пока бешеный стук его сердца не начнёт утихать. Иногда