Ладно, я не напрашивался. Сам решил меня приодеть.

Натягиваю боксеры и, заметив входящую в комнату отдыха Соню, кручу бедрами как стриптизер.

— О, Женя, какой ты классный-потрясный, — смеется она, поправляя на груди белое полотенце.

«Похож на Нарейко?» — чуть не рвется с языка.

— Красивый, — подходит почти вплотную Сонечка. Обнимает за талию, кладет голову на грудь. — Ты мой, — шепчет завороженно.

— Твой, — прижав к себе, целую в макушку. Член тотчас же откликается на наивные ласки, будто я виагры нажрался. Снова хочу, аж башку сносит. Надо как-то сдержаться, пока не заездил девчонку окончательно.

— Умотал я тебя? — спрашиваю, целуя в висок.

— Нет, — смущенно выдыхает Сонечка. Поднимает на меня наивные глаза, полные любви, и выдыхает восторженно. — Просто голова кругом! Ты вернулся, Женя!

— Вернулся, и больше никуда от тебя не уеду, — приподняв подбородок большим пальцем, вторгаюсь языком в рот и на миг забываю обо всем. Я вернулся. Дел невпроворот. Еще привыкать надо к новой жизни. Пять лет коту под хвост. Многое тут, на воле, поменялось за это время.

А мне, если честно, хочется еще на пять лет запереться. Только уже с Соней. И никому двери не открывать.

— Пойдем. Поесть надо. Ты проголодалась, — отстраняюсь, делая над собой адское усилие.

— Нет, мы ели с Дашей перед самым твоим приездом. Пока не хочется. Я полежу. А ты пообедай и приходи, — словно маленький рыжий котенок, ластится ко мне София.

— Хорошо, роднуля. Хорошо, — наспех целую в висок. — Если заснешь…

— Ты разбудишь, — привстав на носочки, целомудренно касается губами моей щеки.

И меня кроет. От этой чистоты и искренности. Такая необыкновенная девочка, и мне досталась. Даже не верится! Таких уже давно не выпускают. Видимо сняли с производства. Заменили на бездушных кукол с силиконовыми сиськами и губами.

— Хорошо, — снова лезу с поцелуями. И, наконец, оторвавшись от Сони, одеваюсь и подхожу к зеркалу. — Я, как Нарейкин двойник, — смеюсь весело.

— Вы действительно очень похожи. Но в то же время очень разные. Ты — удивительный, а Адам… обычный, — пожимает плечами Соня.

Адам обычный? А я удивительный? После пяти лет отсидки? Так бывает? Но я почему-то верю каждому слову роднули. Она не может врать. Просто не умеет.

За руку поднимаемся наверх. Кажется, даже от такого простого контакта меня сносит. Импотенцией я никогда не страдал, но и на стенку за пять лет особо не лез, пока мы с Соней не встретились.

А сейчас с пол оборота с катушек слетаю от желания. От одного только Сониного голоса колпашит. От малейшего прикосновения. Зажимаю девчонку на лестнице. Снова лезу целоваться. И уже готов пропустить обед.

Обед, мать вашу! Адам же обидится… Лучше пойти. А потом вернуться к Соне.

— А где тут столовка? — насилу отрываюсь от девчонки. Оглядываюсь по сторонам, спрашиваю как можно небрежней. И тут же замечаю чуть в стороне горничную.

— Пойдемте. Я провожу, — заявляет та со спокойствием сфинкса.

— Она нас видела, — мгновенно заливается краской стыда роднуля.

— Да по фиг. Ну видела, и что? Они тут все на подписке о неразглашении, — успокаиваю девчонку. — Все равно мы в ближайшие дни поженимся. Поэтому имеем право целоваться где угодно. Нам никто не указ. Надо в Конституцию пункт внести…

— Женя, — заливисто смеется Соня.

— Люблю тебя, — выдыхаю.

Иду за горничной к Адаму.

«Брат ждет», — ловлю себя на странной мысли. Впервые за всю свою жизнь я думаю о Нарейко как о родном брате. Надо помириться с ним. Нафига тащить груз чужих обид?

Глава 58

— А у меня несварения не будет от твоих деликатесов? — шучу, внимательно оглядывая роскошно накрытый стол на две персоны.

— Повара старались, все свежее, — передергивает плечами Адам.

Обедаем мы с ним в гордом одиночестве. Соня отдыхает. Умотал я ее с голодухи. А про невестку Адам молчит. С хера ли он ее вообще привез в свой дом?

Но меня его личная жизнь не касается. Нам бы с ним самим коны навести.

— Прошу, Женя, — на правах хозяина поспешно машет рукой Нарейко.

Усаживаюсь за стол. Адам садится напротив. Взглядом выпроваживает толстого официанта. Или это повар его?

Тот уходит недовольный. Видимо, решил, что мы только о его стряпне и можем разговаривать.

— Как оно там? — живо интересуется мой новоявленный брат, накладывая себе в тарелку закуски.

— Как и везде, — пожимаю я плечами.

Подцепляю вилкой тонкий ломтик розово-оранжевой семги. Следом беру корзинку с черной икрой и рулет с осьминогом. И только сейчас до меня доходит странная мысль. За все пять лет я ни разу не вспомнил о деликатесах. А вот по селедке страдал и по пюре. А еще котлет хочется и оливье…

Надо попросить Соню приготовить.

— Люди живут. Выживают. Но лучше не попадать, естественно… — вздыхаю философски, наткнувшись на выжидательный взгляд Адама.

Только сразу не догоняю, к чему он клонит.

— Ясен пень, — кивает брат задумчиво. Смотрит в окно, будто увидел там что-то интересное.

— Ты с какой целью интересуешься? — усмехаюсь скупо. — Если есть хоть малейшая опасность, надо постараться ее избежать.

— Не у меня, — мотает он головой резко. — У Алены, — бодает головой воздух.

— Женщине там тяжелее в разы. Ты же понимаешь… Особенно избалованной и привыкшей всеми повелевать мажорке.

— Алена не такая, — улыбается как мальчишка Нарейко. — Но моя мать хочет ее крови. И ребенка забрать.

— Сарматовы не позволят, — роняю ощерившись. — Джо камня на камне не оставит. Найдет, как до тебя добраться. С Еленой он воевать не будет. А она, я смотрю, взяла у моей Шуры мастер-класс «Как довести человека»?

— Они похожи, — неожиданно сознается Адам. — И внешне, и по характеру. Не знаю, кого там искал наш отец, но в конечном итоге выбрал более молодую версию Александры Евгеньевны.

— Я ему не завидую. Две Шуры на одно рыло. И врагу не пожелаешь, — одним махом закрываю тему и перевожу разговор на Алену Сарматову. — А твоя роль какая в этом деле? Я смотрю, у вас вроде все на мази…

— Мы играем в треугольник Карпмана, — поднимает глаза к потолку хозяин дома. — Алена — жертва, я — спасатель, маман — агрессор.

— Играйтесь на здоровье, — разрезаю ножом кусочек сыра с голубой плесенью. Кладу в рот и чуть с ума не схожу от давно позабытого яркого орехового вкуса.

Наверное, теперь свобода у меня будет ассоциироваться с Рошфором.

«Рошфор — вкус свободы!» — мелькает в башке идиотский слоган.

— Я стараюсь защитить, —