И трогал ее, любил, тискал, гладил, ласкал, целовал. Всю. От маленьких пальчиков на ногах до мочек розовых нежных ушек.

Я бы ее всю жизнь голой в постели продержал, клянусь. Только в брюлики бы одевал, самые чистые, самые прозрачные, яркие, как ее глаза.

Я выбрал уже несколько штук, сделал заказ в своем ювелирном дизайн-бюро, чтоб эти камни, чистейшие, лучшие, впаяли в платину.

И планировал, когда доставят, окольцевать своего Воробушка.

Потому что нехер прыгать.

У меня не тот возраст, и времени, на самом деле, маловато осталось. После полтинника оно как-то по-другому ощущается, это время.

До — кажется, что впереди всего вагонище, а вот после… Уже считаешь невольно дни. И каждый хочется так прожить, чтоб не обидно было.

Эти несколько дней с Воробушком в памяти бесконечным кайфом, перемешанным с тревогой, непонятной мне, отложились.

Это было странное ощущение: с одной стороны — наслаждение чистейшее от обладания, от того, что под боком она, в моих руках, нежная, веселая, настороженная чуть-чуть, отзывчивая такая невероятно, горячая, самая правильная, самая моя.

А с другой — что-то было не так в этом во всем. Что-то царапало. Словно пенопластом по стеклу. Не каждый раз, нет… Но было.

И меня торкало этим чувством до самых печенок.

И опять я не мог понять, что именно не так? В чем причина? Все же было хорошо. И не предвиделось ничего хренового? Но… Пенопласт по стеклу. Раз — и мурашки по коже моей дубленой!

Почему я опять, наученный горьким опытом, не заострил на этом внимание? Почему не покопался в причинах?

Наверно, все из-за того же: начнешь копаться, потратишь время драгоценное, на кайф отведенное. И жалко его будет потом до боли.

А то, что царапает… Где гарантия, что не на воду дую? Что просто перестраховываюсь, выискивая в хорошем плохое? Просто потому, что оно там должно непременно быть, по закону подлости?

Короче говоря, царапало.

Но я затолкал эти царапки подальше.

И кайфовал, ловя каждую минуту удовольствия. Каждую секунду.

Через неделю, когда Воробушку все же пришлось поехать на работу, я все никак не мог выпустить ее из рук и уговаривал, на полном серьезе, оставить все, забросить и жить со мной. Тут.

Кольцо должны были доставить со дня на день. Кольцо, серьги, браслет и тяжелую стильную цепь с вплавленными в нее желтыми бриллиантами.

Мне не терпелось повязать свою добычу, свою маленькую женщину, всеми способами, которые только возможно придумать.

ЗАГС — это когда выберемся в город. А пока что можно и так. Физически.

Но ей не говорил, чтоб заранее не пугать. И сюрприз не портить. Она странная, моя маленькая женщина, я уже успел заметить. На цацки особо не смотрит, ничего не просит, не загадывает на будущее. Живет одним днем.

Так что пусть будет неожиданная приятность.

Воробушек отмалчивалась в ответ на мои предложения, отшучивалась, говорила неопределенно.

Что контракт, по которому ей еще два года работать, потому что получила от государства подъемные, что не может бросить больных, что мы можем пока и так встречаться, в конце концов, куда торопиться? Зачем съезжаться? А вдруг я от нее устану?

Последнее она шуткой говорила, но смотрела с ожиданием. И тревогой.

И я тут же кидался разубеждать ее, всеми способами, опять же, доказывать, насколько она не права.

В итоге, мне пришлось ее отпустить.

Словно чудовище свою Аленушку, на сутки ровно, после которых она обещала вернуться. Иначе Чудовище без нее умрет…

Мы долго целовались на пороге дома, потом я загрузил ее в машину и отправил вместе с Сеней.

Само собой, Сеня был заряжен по полной программе, и отходить от нее не должен был ни на шаг.

Я не ожидал никакой подставы.

В моем лесу было тихо, зэков мы поймали, а больше никого тут опасного не водилось. Кроме меня.

Так что я воспользовался паузой, чтоб решить вопросы по бизнесу, из которого выпал, к херам, на всю неделю.

И теперь пришлось срочно подключаться.

Проблем было много, причем, парочка из них — странные.

Бешеный Лис, например, чудил по полной программе, влез в дела шоубизнеса, что было само по себе дико странным.

Где Бешеный и где шоубиз?

Но помощи он пока что не просил, значит, все еще не на грани. Но на заметку я взял его вопрос.

У меня есть кое-какие знакомые, которые могут разобраться с этими делами. Правда, жестко. Так, что потом рожки будут собирать далеко от ножек. Так что это уже тяжелая артиллерия. Но Бешеному я намекнул, что все решим при необходимости, он поблагодарил и пообещал маякнуть.

После я долго просматривал отчеты, пытаясь вникнуть в то, что там пишут… И чувствуя себя как-то не так.

Что-то происходило.

И я не мог понять, что именно.

А потом позвонил Сеня.

Мою женщину, моего Воробушка, прямо среди белого дня посадили в вертолет и увезли.

Я сначала не поверил ушам своим. Это, блядь, как? На моей земле? Мою женщину?

Сеня что-то убито бормотал про то, что его долбанули по голове, вырубили, а ее просто утащили. Что она не хотела и возмущалась. Поначалу.

А потом пошла.

Молча.

Как Сеню долбанули, она не видела, кстати.

Я все это слушал… И пальцы немели. После хрустнула трубка телефона, и голос Сени пропал.

А я остался в безвоздушном пространстве. Один.

И в голове лишь мысль билась: мой ангел-хранитель пытался предупредить. Пенопластом по стеклу.

Как мог, наверно…

38. Как мог

— Заседание назначено на завтра, все формальности решены, теперь надо только до суда дойти.

Помощник прокурора улыбается, правда, странно: глаза не участвуют в процессе совершенно. И потому сочетание неприятное.

Я стараюсь не смотреть.

Отворачиваюсь к окну, где шумит пока еще голыми ветками береза. Весна в Питере поздняя, и листья только-только начали проклевываться из темных почек.

Странно так, а в Карелии уже вовсю зелень…

Мужчина что-то еще говорит, про само заседание, про то, что я должна говорить, какие возможны вопросы, и как мне следует на них отвечать… И что он надеется на завершение процесса уже завтра.

— А потом? — прерываю я его пространную речь.

— Что? — он не сразу тормозит свой разгон, — не понял?

— После того, как все закончится? — я поворачиваюсь к нему, — его же… Должны арестовать, да?

— Ну… — помощник прокурора, чье имя как-то сразу не запомнила, а потом