– Разберемся, – хмуро кивает мне муж. Уже, наверное, бывший. А я пытаюсь сопоставить факты и даты.

Рем мне изменил. Когда это было? Восемь или девять лет назад? Куда я одна или с детьми уезжала?

Никуда. Только в Парголово на мамины похороны ездила.

«Неужели тогда?» – сердце замирает от ужасной догадки и даже биться перестает.

– Возьми себя в руки. Нам с тобой надо вернуться к Ренате. Она и так напугана, – глухо велит мне муж.

И даже не пытается утешить, или оправдаться.

Идет к гостевой спальне. Рывком открывает дверь.

– Рена, не спишь?

Дождавшись меня, пропускает вперед. Маячит сзади, закрывая путь к отступлению. Невесомо кладет мне руки на плечи и заявляет совершенно серьезно.

– Малыш, это Валя. Моя жена. Маму твою, конечно, никто не заменит, – усевшись на корточки, гладит маленькую худую ручку. – Но Валя постарается. Она добрая.

Маленькая испуганная девочка одаривает меня взглядом исподлобья и молчит.

– Привет, – улыбаюсь печально и совершенно не знаю, куда деть руки. – Как зовут твоего зайца? – киваю на лежащую на кровати игрушку.

– Тимошка, – еле слышно отвечает Рената. – Я его очень люблю. Мне его мама подарила. На день рождения.

– А можно посмотреть? – протягиваю руку. Надо что-то говорить ребенку, а из горла только рвется крик отчаяния и боли.

– Не выкидывайте его! Пожалуйста! Я люблю его! – вскрикивает малышка. И плачет.

– Нет, ни в коем случае! Ты же его любишь, – выдыхаю, отпрянув, как от пощечины.

Резко поворачиваюсь к Рему. Какой же ты гад, любимый! Предал и оболгал меня, да? Или это твоя любовница постаралась? Хочется заорать. Устроить скандал. Перебить всю посуду в доме и запустить сервиз в голову неверного мужа. Но при маленьком больном ребенке не смею даже рот открыть. Девочка не виновата в проступках взрослых.

– Ладно, общайтесь. Я уехал, – лениво бросает Рем, выходя из комнаты.

– Подожди, – иду следом. И совершенно не понимаю, чем заслужила такое скотское отношение.

– У меня дела, – рычит он на ходу и вдруг резко поворачивается. – Очень серьезные неприятности. Придется разруливать по-быстрому. Что касается Ренаты, – кивает он на дверь гостевой спальни. – Я не хотел. Правда. Всегда любил тебя одну, – сгребает меня в охапку. Большой сильный мужчина, напоминающий медведя.

– Так любил, что обрюхатил какую-то девку? – усмехаюсь горько. Реву, уткнувшись мужу в плечо. – Рем, как ты мог? Я же любила тебя.

И люблю. Только кому они нужны, мои чувства?

– Хорошо, давай я тебе все расскажу, – словно решается он на что-то.

– Да что ты мне расскажешь? Что?! – вырываюсь из объятий. – Избавь меня от подробностей! И так тошно! – ору в голос.

– Наверное, ты права, – отстраняясь, коротко кивает Рем и идет в прихожую. Натягивает ветровку и бейсболку. – Все. Пока. Целоваться не будем, – бросает резко и велит негромко. – Даже не вздумай с заявлением в суд тащиться. Его порвут и выкинут. Лучше удели внимание Ренате, – рычит раздраженно.

– А что потом? – вскидываю голову и выдыхаю с горечью. – Ты вернешься, и что?

– Вернусь, тогда и поговорим, – усмехается муж невесело. Распахнув дверь, быстрым шагом идет к лифту. И мне больше всего хочется догнать его, встряхнуть как следует, залепить пощечину. Или повернуть время вспять, чтобы все было как раньше.

Но я упрямо стою на месте. Смотрю, как муж натягивает на голову дурацкую черную бейсболку, прикладывает пластиковую карту-пропуск к кнопке вызова. И наш персональный лифт бесшумно поднимается с первого этажа.

– Пока, – входя в кабину, поднимает муж руку.

Морщит нос, как обычно. Вот только как обычно уже не будет. Наша жизнь изменилась. Не сейчас. Восемь лет назад. А сегодня Рем, не церемонясь, растоптал ботинками мою душу и сорвал с меня очки с толстыми розовыми стеклами. Они упали и разбились, разметав осколки по всему дому. А самый крупный острым ножом застрял в моем сердце.

Глава 3

На нетвердых ногах бреду в гардеробную. Лихорадочно открываю все дверцы мужниных шкафов, мутным взглядом окидываю ряды дорогих пиджаков и рубашек. Смотрю на галстуки, гнездами лежащие в тонких прозрачных ящиках, на туфли ручной работы. И, наконец, до меня доходит.

Рем уехал в старой одежде. В потрепанных джинсах и таком же свитере. Надвинул на глаза бейсболку и стал похож на себя молодого.

Как будто и не было этих двадцати пяти лет.

– Мам, мы есть будем? – из своей комнаты зычно кричит Вадим, наш шестнадцатилетний сын. Вот как ему сказать? Хотя он и так все слышал.

«Господи, стыдно-то как!» – всхлипываю горько. Утирая слезы, достаю с полки домашнее платье. Наскоро переодеваюсь. Смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Час назад из вагона СВ я вышла цветущей жизнерадостной женщиной. А сейчас похожа на старую развалину.

«Перестань!» – останавливаю поток жалости к себе. – «В доме двое детей. Их кормить надо. Ладно, наш! Он и камни с гвоздями сожрет. А вот чем кормить эту Ренату, не представляю. Я же нормальный человек, а не злобная мачеха», – усмехаюсь криво. От боли сводит сердце и внутренности, мозги пухнут от вопросов, на которые нет ответа.

Я не выдержу. Просто не смогу. Каждый день, каждое мгновение видеть живое напоминание об измене мужа. Каждый день проворачивать нож в сердце, истекать кровью и молчать, будто лишенная права постоять за себя.

«Нет. Не хочу. Завтра же найду родню девчонки и передам. Мало ли что Рем там требовал? Я не смогу. И точка», – сворачиваю волосы в дульку. И деловито иду на кухню.

«Ребенок-то в чем виноват? – спрашивает меня совесть голосом Рема. – Пожалей ее».

Безвольно опускаю руки. Сажусь за барную стойку и реву, проклиная судьбу свою гадскую!

«Я любила тебя!» – мысленно кричу Рему. До сих пор люблю. Как ты мог меня предать? Как?

– Мам, – мне на плечо ложится тяжелая рука моего слоненка. – Мам. Это треш и кринж в одном флаконе. Я позвонил Денису и Машке. Они сейчас приедут, – бубнит он и добавляет тихо. – Давай сдадим эту девчонку в детский дом. Найдем хороший… А папе скажем, что она сбежала…

– Дурачок