«Я не сплю», – печатаю в темноте. Буквы расплываются от слез. Проверяю несколько раз. Исправляю опечатки и отправляю…

«Слушай, я, конечно, косяк упорол!» – пишет сын. – «Вы как там втроем разместились?»

Да никак!

Не собираюсь я отвечать на дурацкий вопрос. У нас – как в загадке про лодку, козла и капусту. Как ни крути, нормального варианта не получается.

«Мам, прости», – пишет мне сын. Читаю по пуш-уведомлению, чат не открываю. Игнорирую. Но голоса за стенкой стихают. А затем и вовсе наступает полная тишина.

Угомонился мой мальчик. Уснул.

Вспоминаю Дениса маленького. Вроде легко его носила, а родила с осложнениями. Выписали меня только из-за ребенка. Первое время со мной медсестра была, врачи приезжали. Рем, как всегда, обо всем договорился. А сам взял на себя заботу о сыне. Подгузники из марли научился менять. Сам ходил гулять с Денькой. А по ночам стирал руками пеленки и подгузники. Машка потом гладила.

Идеальный мужик! Даже в такой момент ни разу налево не посмотрел. Что же потом нашло? Заламываю руки, пытаясь не разреветься. Люблю я его. Тут уж ничего не попишешь. И любовь эту как сорняк не выполоть из души. Она уже давно пустила корни. Въелась в душу и в сердце.

«На красоту Надюшкину позарился?» – проезжая освещенный вокзал, смаргиваю слезы. В глазах расплываются яркие блики. Переливаются, словно бриллианты. Стоят еще с минуту в темноте и рассыпаются светлыми брызгами.

Так и моя жизнь казалась мне идеальной, а на самом деле была беспросветной тьмой. Только я, дура, верила!

– Мама, мама! – стонет во сне Рената. Плачет, вскрикивая от боли.

На автомате подскакиваю к ней.

– Шшш, – глажу тихонечко. Накрываю одеялом и сама ложусь рядом. Что толку сидеть? Диван широкий. Обеим места хватит.

Смотрю на тонкий профиль и снова думаю о Надежде и муже. Не была она красавицей. Не была!

Бабушка таких называла дворняжками. Вроде бы и ладная деваха, а чего-то не хватает. Нет ни стати, ни фигуры, и в лице что-то нервное, как у брошенки.

«Рем!» – чуть ли не стону в голос. Отворачиваюсь от девочки, закрываю глаза. Надо отдохнуть. Подремать немного. Надвигающийся день обещает быть трудным.

Доехать до квартиры бабы Зины. Обычно ничего сложного, но с инвалидной коляской – это сродни подвигу. Врачам написать надо. Репилову отзвониться. О сиделке поговорить.

«Где он такую бездушную откопал? И какое ей дело, кто кому кем приходится?» – вздыхаю тяжко.

«Репилов ей и рассказал!» – замираю от страшной догадки. Внутри будто что-то умирает. Такая медленная смерть. Ласковая и почти незаметная.

«Что толку реветь?» – делаю над собой усилие. Расслабляю конечности, зажатые, как у бультерьера челюсти, отпускаю напряжение подбородка и выдыхаю.

«Расслабься и засыпай!» – приказываю самой себе.

Проваливаюсь в легкий тревожный сон и просыпаюсь, когда в спину прикатывается Ренкина голова.

– Спи, спи, – повернувшись, укладываю девочку на подушку. – Спи, детка, – успокаиваю сквозь слезы. Машинально укрываю одеялом, как когда-то укрывала своих.

– Мамочка! – вскрикивает Рената. Обнимает меня тонкими ручонками. Утыкается носом в грудь. Всхлипывает сквозь сон.

На автомате обнимаю маленькое тельце. Прижимаю к себе и реву. Слезы просто катятся по щекам. Утираю их одной рукой. И не знаю, как поступить.

Девчонка для меня – как нож в сердце. Но и оттолкнуть ее не могу. Сирота все-таки. И полюбить не получается. Не получится никогда.

Всегда между нами Надежда стоять будет. И Рем, чтоб ему провалиться!

Глава 36

Поезд прибывает на Казанский рано утром.

К моменту, когда просыпаются Герцогиня и Рената, я успеваю привести себя в порядок и даже немного подкраситься. Пофиг, что на душе раздрай. Зато фасад красивый. Натягиваю джинсы и розовую майку. Прячу спортивный костюм в сумку и выхожу в коридор. А там уже маячит Марта.

– Не спится, – улыбается мне. – Всю ночь ревела? – качает головой. От этой женщины ничего не укроется. Но видимо, когда раздавали элементарную вежливость, Марта стояла в очереди за наглостью.

– Нет, – передергиваю плечами. Уйти бы в купе. Но не могу. На Ренку смотреть нет сил. Умом все понимаю, но сбегаю при каждом удобном случае.

Как дальше быть, ума не приложу.

– Вылечат твою племянницу, – припечатывает меня взглядом Марта. – Или кто она тебе?

– Дочь моего мужа, – смотрю в упор.

– Ох, ты бедолага! – сгребает меня в объятия Марта. – Это ж сколько надо сил иметь душевных, чтобы справится…

– У меня их немного, – качаю головой.

Но рядом с этой большой и нахрапистой женщиной чувствую себя легко и спокойно.

– Если станет тяжко, ко мне приезжай. У меня подруг тут мало. С Хафизовскими дамами я общий язык так и не нашла за три года. А ты и Герцогиня ваша мне понравились. Давайте дружить, девочки…

– Да я не против, – улыбаюсь печально.

– Только почему она Герцогиня? – интересуется Марта.

– Жизнь тяжелая была. Но всегда с прямой спиной ходила и с гордо поднятой головой. Вот и прозвали в коммуналке…

– Обычная история, – вздыхает Марта и снова спрашивает. – А кем вы друг другу приходитесь?

– Родня по юности, – вспоминаю вечную поговорку Рема.

– Иногда такие связи важнее родственных, – философски замечает Марта. Рассказывает что-то про Мирошку, про аварию, и как доставали мальчика с того света. – Без Мурада точно бы потеряли, – добавляет со вздохом.

И опять рассказывает. Только теперь уже про дочку, любовницу самого Хафизова. Про его противных родственниц.

– Я их так и не простила. Веришь? – всплескивает руками и, завидев проводницу, просит чаю.

– И нам, и нам, – подхватываю поспешно.

– Когда в Москву прибываем? – из соседнего купе выходит заспанный Денис. Целует меня по привычке.

– Дэн, за нами машина приедет?

– Конечно. На метро не поедем, – бурчит он. – Отец обо всем договорился.

«Действительно. Чего это я!» – усмехаюсь мысленно.

А когда выхожу из здания Казанского вокзала на площадь, то натыкаюсь взглядом на два одинаковых черных минивэна, застывших на парковке.

У одного стоит невысокий коренастый водитель. И именно ему машет Денис. А около другого застыл высокий мужчина в бейсболке, натянутой на глаза.

– Это же папа! Мой папа! – вскрикивает радостно Мирон и со всех ног несется навстречу мужчине.

– Иди к своему