Прошло шесть месяцев с того случая в ванной. Шесть месяцев, в течение которых мы не касались друг друга иначе как в дружеских объятиях. Шесть месяцев её возвращения к работе — теперь с сокращённым графиком и еженедельными сеансами у психотерапевта. Так и должно было быть с самого начала, но я был слишком оптимистичен. Я требовал от неё слишком многого и не дал себе времени подумать.

Каждую ночь перед сном я вижу её лежащей на полу ванной — избитой, сломанной, окровавленной. Если бы я потерял её, это стало бы концом для меня. Огонь, который она зажгла во мне, погас бы навсегда. Я бы продолжал дышать, но если бы она спросила меня снова… я был бы бездушным.

Но Залак делает успехи — даже если большую часть времени она злится на свою «беспомощность», чем на что-либо ещё. Она не раз говорила мне, что сомневается, подходит ли ей эта работа, и что не хочет оставаться здесь просто из жалости. По большей части я не соглашался с её оценкой. По крайней мере, сначала.

Были задания, для которых она идеально подходила, но она слишком зацикливалась на своих сомнениях, чтобы это видеть. Со временем её самооценка стала адекватнее, а Сергей всегда следил за тем, чтобы задания, которые мы ей поручали, были ей по силам.

Моя стратегия — постепенно сталкивать её с триггерами, чтобы она училась контролировать свои реакции. Я провожу с ней каждую свободную минуту. Она была моей спутницей на всех мероприятиях, где это требовалось. Сегодняшнее задание — рутинное, с минимальным риском внешнего вмешательства. Обычно мне не нужен снайпер для встречи с человеком из моей обоймы. Но особые обстоятельства требуют особых мер.

К тому же, у неё будет шанс кого-нибудь застрелить. Это иногда поднимает ей настроение.

— Новая партия из десяти была доставлена в прачечную. Пятнадцать тысяч из прошлого месяца уже отмыты, — говорит Альберт по-голландски.

Дрожащий идиот в четвёртый раз за две минуты засовывает руки в карманы. Невероятно, что Голдчайлд доверил этому болвану играть на две стороны. Он не смог бы обмануть даже ребёнка.

— Пятнадцать? — я приподнимаю бровь. — Гвендолин обычно возвращает мне тридцать за месяц.

Это не совсем правда. В последний год она отдавала на одну-пять тысяч меньше. Но во время моего недавнего визита она подтвердила, что по-прежнему держит своё слово насчёт «грязных тридцати». Потом она сунула мне пистолет в лицо — к ужасу Залак — улыбнулась и сказала, что если у меня будут вопросы, я могу связаться с ней через Skype.

Гвендолин отмывает наши деньги ещё со времён моего деда. Условия просты: мы её единственные клиенты, а она получает процент с отмытых тридцати тысяч. Работа главным кассиром в универмаге, которым она управляет, имеет свои преимущества.

Альберт переминается с ноги на ногу. На его лбу выступает пот, хотя этот месяц должен был стать рекордно холодным.

— Времена меняются, — оправдывается он. — Люди реже пользуются наличкой. Да и федералы ужесточили контроль. Она просто осторожничает.

— Неужели?

Он сглатывает.

— Я сам с ней говорил. Она, эм… думает о том, чтобы уйти на покой. Говорит, пора сбавить обороты.

Я медленно киваю.

— Она рассказала мне другую историю.

— Да? — Его дыхание срывается.

Неужели он всерьёз думал, что сможет меня обокрасть, а я не замечу? Он отдавал Гвендолин двадцать тысяч моих фальшивок, а потом добавлял десять тысяч Голдчайлда, чтобы соблюсти договорённость о тридцати.

Голдчайлд не только вторгся на мою территорию, но и пользуется моими ресурсами. Я не могу этого терпеть. Убийство моих людей — это одно. Но использование моих подрядчиков?

Я достаю из кармана конверт и протягиваю ему, после чего отхожу на пять шагов, чтобы не запачкать пальто. Он нервно косяется на меня, прежде чем вскрыть его. Перед тем как развернуть бумагу, он прочищает горло. На ней жирными чёрными буквами написано три слова:

«ПОШЕЛ НА ХУЙ, МУДАК»

Он только успевает округлить глаза, прежде чем его отбрасывает назад от мощного удара. Кровь разбрызгивается по жестяным стенам склада, и несколько капель долетают до манжет моих брюк.

Я хмурюсь. Они же были кашемировые.

Подхожу ближе и смотрю, как он хватается за окровавленное плечо, широко раскрыв рот.

— Я… я… — бормочет Альберт.

Я вздыхаю и смотрю в сторону Залак.

— Вторая попытка?

В скрытом наушнике раздаётся её недовольный стон.

Через пару секунд звучит ещё один выстрел. На этот раз кровь добирается до моего тренча, и я качаю головой. Прямо в химчистку. Зато теперь Альберт перестал меня раздражать. Он был плохим сотрудником и ещё худшей компанией. Вот она — настоящая благотворительность.

Пинаю его в бок.

Ничего.

Отлично.

Опускаюсь на колени, осматриваю дыру в его груди, проверяю пульс и ухмыляюсь.

— Подтверждённое убийство с полутора километров.

— Тысяча четыреста пятьдесят два, — поправляет она.

— Округляю в большую сторону.

— Два выстрела. Не считается.

— Бюрократия — это скучно. — Поэтому я и настаиваю на живых мишенях. Манекены устарели.

— Садись в машину, Матис.

Я вздыхаю и направляюсь к автомобилю. Обожаю, когда она начинает командовать.

— Надеюсь, сегодня ты в настроении для тайской кухни.

Она неопределённо мычит.

Сочту это за «да».

Мы с Залак договорились, что ей пора возвращаться к полноценной работе. Это её вторая неделя, и пока что никаких инцидентов. Впрочем, всё шло к этому. Недавно люди Голдчайлда открыли по мне огонь, когда я шёл к машине. Она лишь на секунду замерла, потом застрелила одного из них и оставалась спокойной весь вечер. За это я отдельно премировал её терапевта.

Голдчайлд, ублюдок, стал ещё большей занозой. Он объявил на меня охоту — не то чтобы Залак об этом знала — и это чертовски неудобно. Честно говоря, я даже обижен, что за мою смерть он предлагает всего пятьдесят тысяч. Не то чтобы я хвастался, но минимальная цена за мою голову — двести.

Оставив тело Альберта на растерзание полиции или Голдчайлду, я сажусь в машину и жду, пока не услышу рёв её мотоцикла, прежде чем дать водителю сигнал ехать домой.

Есть особое спокойствие в том, чтобы знать, что Залак находится под одной крышей со мной. Конечно, она протестовала, когда я поселил её в нескольких дверях от своей комнаты, но с тех пор не поднимала этот вопрос. С ней засыпать легче. Точнее, проверять, всё ли с ней в порядке, — не то чтобы она знала об этом.

Дома я сразу