Их больше нет, и я ничего не могу с этим поделать. Их больше нет, и это первый раз, когда я заговорила о них.

— Ты не знаешь, через что я прошла.

Мне хочется сказать больше, но слова не складываются. Я и так уже тону в жалости к себе.

— Думаешь, я не знаю, каково это — потерять всех, кого любил? — Его голос срывается, балансируя на грани уязвимости. — Хочешь покончить с этим? Я понимаю. После смерти родителей в моей жизни не было никого. То, через что ты прошла за два года, я переживал шесть.

Боль пронзает моё горло.

— Я открыла глаза и обнаружила, что я единственный из моей команды, кто очнулась. Затем, не переводя дыхания, они сказали мне, что вся моя семья погибла из-за поломки двигателя — я даже не знала, что она собиралась их навестить. Если бы я не была занята попытками проявить себя, может быть, она была бы ещё жива. Если бы я лучше справлялась со своей работой, может быть, мы смогли бы избежать нападения, — бормочу я, а затем закрываю рот.

Горе трахает меня. Он рассказывает мне о своей боли, а я делаю это ради себя. Насколько эгоистичной и самовлюблённой я могу быть?

И всё же он смотрит на меня так, словно впитывает каждое слово. Он притягивает меня ближе, окутывая своим прерывистым дыханием.

— Ни в чём из этого нет твоей вины. — В его глазах мелькает мучительный взгляд, когда он замечает открытые раны на моих костяшках пальцев и ладонях. — Я всё время думал, что ты вернёшься. И ты вернулась. Но ты так и не пришла ко мне. Ни единого звонка. Ни единого сообщения. Каждое утро, когда я просыпаюсь, у меня сводит живот, и я проверяю телефон, чтобы узнать, не умерла ли ты. И каждую ночь я мучаю себя мыслями, что в следующий раз я увижу тебя в гробу.

Моё сердце падает в пятки, придавленное тяжестью вины. Я даже не обратилась к нему, когда умерли его родители, потому что думала, что ему было бы лучше без меня.

Как говорила мама, такой человек, как он, никогда не сможет по-настоящему захотеть тебя. И все же он здесь, не хочет отпускать, когда должен.

Я опускаю взгляд на его руки, на струйку крови, стекающую с той, что держит меня за запястья.

Он крепче сжимает мои волосы, словно чувствует, что я собираюсь отодвинуться от него.

— Это не соревнование. Дело не в жертвах, на которые ты пошла. Я хочу сказать, что ты не одна. Ты никогда не была одна, Залак.

Я качаю головой, чувствуя, как во мне закипает отчаянный гнев.

— Я тебе не подхожу. Никогда не подходила и никогда не подойду. Почему, чёрт возьми, ты этого не понимаешь? Я не та семнадцатилетняя девушка, которую ты знал. У меня проблемы с головой, и я не могу их исправить. Мы даже не можем находиться в одной машине. Ты не можешь летать. Если бы не я, ты бы был…

— Мёртв. Я бы был мёртв.

Я поднимаю на него глаза.

— Я эгоист. Никто не подбирал мои осколки, пока не появилась ты.

Нет. Я отказываюсь в это верить.

— Я ничего для тебя не сделала, Матис.

— Единственным ярким событием моего дня было время, проведённое с тобой. То, что я не нуждаюсь в опеке, не значит, что мне не нужно внимание. Я такой же человек, как и ты, и единственная причина, по которой я всё ещё стою здесь, — это то, что я чувствовал, что у меня нет выбора. Я хочу, чтобы мои родители гордились мной, и я знал, что однажды ты вернёшься, — по крайней мере, надеялся на это.

Я зажмуриваюсь, пытаясь хотя бы на секунду исчезнуть из этого мира. Но его следующие слова заставляют меня открыть глаза и утонуть в его зелёных глазах, глубже проваливаясь в его объятия.

— Я хочу тебя всю, в любом виде, потому что буду любить тебя несмотря ни на что. Даже с твоими острыми углами.

Я задыхаюсь от рыдания и обвиваю его свободной рукой, уже не думая о том, куда течёт кровь. Голос Матиса окутывает меня, как кокон. Его пальцы скользят по линии моей челюсти, затем вниз, к руке, а потом он хватает меня за талию и усаживает к себе на колени. У меня нет сил сопротивляться — да и не хочется.

— Я не думаю… что со мной всё в порядке, Матис. — Я сжимаю кулаки, пытаясь сосредоточиться на боли в костяшках. — Это не… Я не знаю, как с этим справиться… Я не могу это починить. Не знаю как. И тебе было бы лучше…

Он кивает, будто уже знает, что я хочу сказать, но категорически не согласен — и мне от этого становится легче. Я так устала быть наедине с собой. Он был рядом все эти месяцы, но я просто не могла принять его помощь.

— Тебе не нужно быть одной, чтобы найти себя. Любить кого-то — значит быть рядом, даже если они заблудились. Это расти вместе и становиться двумя разными пазлами, которые складываются в одну картину. — Матис поднимает моё лицо, заставляя меня смотреть ему в глаза. — Если ты уйдёшь, во мне ничего не останется. Так что останься, Залак. Дерись со мной. Ненавидь меня. Делай что угодно, чтобы тебе стало легче. Но не уходи.

А что останется от меня, если я выйду за эту дверь? Я пыталась справиться в одиночку — и у меня не вышло. Мне просто… нужен был друг. А я никогда не умела их заводить. Если я снова причиню ему боль — я уйду и не вернусь.

Я киваю.

На его губах появляется грустная улыбка — та, что говорит: мы выиграли битву, но не войну.

— Я хочу, чтобы ты переехала в главный дом.

Я сглатываю и окидываю взглядом свои травмы.

— Думаешь, мне нельзя доверять одной? Я и так до сих пор жива.

— Ты выжила? Или ты умерла в тот день и с тех пор ходишь без души? Или потеряла её ещё раньше, когда уезжала из дома с пустыми руками, неся с собой только слова матери?

Не знаю, что больнее — его вопросы или то, что у меня нет на них ответа.

— Хорошо, — шепчу я.

Глава 13

Матис

Я наблюдаю за Залак краем глаза. Отсюда