— Охренеть, — отодвигает ноут Марат и тянется к стакану. — Покрепче что-нибудь есть?

Лезу в холодильник и достаю из овощного отдела припрятанную бутылку водки. После своего косяка с бухлом я сторонюсь каких-либо попоек, но эти ноль пять лежат как раз на такой случай, когда нужно сбить градус мозгового штурма, залив его горькой.

— Ты же начинал писать о потеряшке памяти и о чудо-докторице, спасающей его? Как там оказался третий?

— Как-то затесался и отказался уходить, — намекаю на его вмешательство в палатке.

— И чем собираешься зафиналить? — откручивает крышку, наливает на дно пивного бокала и опрокидывает, даже не поморщившись.

— Его ещё нет, — пожимаю плечами, повторив за Маратом манёвр. — Не спрашивай, от чего он будет зависеть.

— Твою мать, — несдержанно вдалбливает кулак в столешницу.

— У тебя та же ерунда, — больше утверждаю, чем спрашиваю. — Приворожила нас Анита. Не оторваться.

— Ладно, финалить будем в финале, а сейчас надо расходиться спать. Завтра у тебя важная миссия по возвращению беглянки. С вредительством с её стороны разберёмся по факту, — поднимается, покачиваясь от ослабления функции вестибулярного аппарата. — Подушку с одеялом дашь? Спать с тобой «валетиком» не буду.

Места у меня не много. Две комнаты, одна из которых отдана в данный момент детям. Нам остаётся подобие кабинета со старым диваном и двумя массивными креслами. Промятое ложе отдаю гостю, а сам сдвигаю два кресла и сворачиваюсь калачиком в них. Неудобная поза, и на завтра спина известит о себе, но количество выпитого делает дискомфорт незаметным и моментально погружает в сон.

До этого мне всё время снилась Анита, стонущая в моих руках и не только, а сейчас атакует навязчивый бред, где дочь, голосом бывшей жены выговаривает, что я урод, сломавший её жизнь. Мои жалкие попытки оправдаться и объяснить терпят поражение, потому что зашитый крест-накрест суровой нитью рот не издаёт ни звука. Беспомощные мычания только смешат Лизу, и она громко хохочет басом Вадима, периодически бросая оскорбления.

Просыпаюсь в холодном поту и с ощущением, что позвоночник прошили кривой арматурой, фиксирующей неподвижность. Но суставная боль ничто по сравнению с открытым пренебрежением со стороны собственной дочери. Где та безусловная и безвозмездная любовь, о которой талдычат все детские психологи? Где то определение, что собственные дети любят ни за что?

— Кончай загоняться, — хрипит с дивана Марат, скрипя суставами. — Мебель у тебя дерьмовая. За пару ночей есть риск заработать инвалидность.

— Почему я раньше не замечал наличие яда у Ксюхи? — застываю взглядом на гвозде, зачем-то вбитом в стену. Не помню, чтобы хотел туда чего-нибудь повесить. — Это же не я загулял от неё и бросил ради соседки помоложе.

— Брось. Баб надо трахать, а не анализировать их поступки, — поднимается и, кряхтя, крутит корпусом. — Пошли спиногрызам завтрак готовить.

Башар резво жарит блинчики, увеличивая румяную стопку до аппетитных размеров. Я кроме яичницы и жаренной картошки так ничего не научился готовить. Сейчас, почему-то, болезненно переношу сравнение между нами не в мою пользу. Не удивлюсь, если Муза выберет его, как более перспективного партнёра.

— Тём, соберись, — выдёргивает меня из самопожирания Марат. — Давай Гузману звони, пока мелочь спит и не мешается под ногами.

Быстро перечитываю наш ночной пьяный бред, выделяю удачные фразы и набираю номер Юрия, медленно выдыхая. Волнуюсь, как будто собираюсь на спор украсть бутылку дорогого спиртного и пронести её мимо охранника на выходе. Длинная очередь гудков издевательски лупит в ухо, и я уже собираюсь сбросить вызов, когда слышу невнятное мычание Гузмана.

— Юра, доброе утро. Это Артём Верховин, поэт, — мямлю, не зная, как неразборчивые звуки историка перевести в нормальный разговор. — Мне помощь твоя нужна. С женщиной…

— Приезжай, — заплетаясь языком, диктует адрес и выключает телефон.

— Кажется, он более невменяем, чем были мы, — отодвигаю аппарат и тянусь к блинам. — Пригласил в гости.

— Что ж, поднимаем мелких говнюков, отвозим их к твоим родителям, закупаем подкрепление и едем налаживать мосты.

Юрий, то ли отмечает выход из-под печатного станка очередного шедевра, то ли пьёт с горя, переживая отказ Надежды переехать к нему после отдыха на море.

— Скорее всего, у неё есть другой, — жалуется Гузман, опрокидывая одну за одной стопки с коньяком. — Не успели вернуться, как она махнула хвостом и укатила по звонку. Я ей о совместной жизни, а она… «Позже поговорим». Ночевать не вернулась, сразу после любовника на работу поехала.

Ясно. Глаза заливает с горя, надумав себе бред и дорисовав ветвистые рога. Переглядываемся с Башаром, и тот подмигивает, беря спасение Юрика на себя.

— Знаю я, куда твоя зазноба полетела, — хитро прищуривается Марат, меняя стопку на стакан с томатным соком. Зверское сочетание после коньяка и всего разнообразия, что намешал несчастный историк. — Как раз в этом и нужна Артёму твоя помощь.

Вкратце рассказывает Гузману историю побега, опуская свою заинтересованность и добавляя нежелание девушки вешать свои проблемы и временную беспомощность на мужчину. Напел о моём истерзанном сердце, пока я с кислой мордой облизывал стопку, предложил создать тайный клуб влюблённых и измученных причудами женщин, уговорил помочь в поиске контактов и местоположения Аниты.

— Ты давай, Юр, проспись и приводи себя в порядок, — заканчивает речь Марат, собирая бутылки и выливая остатки. — Надюха вечером приедет, а ты бухой и воняешь как скунс. Сегодня окручивай нимфу, а завтра начнём Артёмке любимую возвращать.

Глава 35

Анита

По вечерам ощутимо холодает, но я не отказываюсь от своего любимого места под огромной старой яблоней, которую сажал дедушка, когда папа ещё бегал в смешных шортиках и в длинных гольфах. Не могу сдержать улыбку, рассматривая его малочисленные детские фотографии, выцветшие и покрывшиеся трещинками и пятнами от времени.

Так и мои воспоминания о той ночи постепенно затягивает поволокой прошлого. Мелкие нюансы подстёрлись, оставив в памяти лишь фантомные ощущения. Иногда мне кажется, что я придумала её, но просыпаясь среди ночи в возбуждённом состояние, долго выравниваю дыхание и успокаиваю взбесившееся сердце от слишком явных касаний. Не придумала. Не сон.

Знаете, это как жизнь, полностью лишённая сладкого. Неосознанно ты вспоминаешь тот божественный торт, съеденный на давно забытый праздник. Он тебе снится и, просыпаясь, ты всё ещё чувствуешь его вкус на языке. Так же и с качественным сексом, особенно в моменты голодовки.

Мне остаётся только идти по петляющей памяти и по