— Слушаю, — с опаской снимаю вызов.

— Артём, это Вадим. Ксюша попала в аварию и находится в больнице. У меня важная командировка, а детей деть некуда. Отправляю на неделю к тебе. Встреть в аэропорту. Время скину в сообщение.

Бывший сосед, нынешний муж бывшей жены, заменитель меня во всех плоскостях отключается, а я тупо пялюсь в погасший дисплей. Я, конечно, рад возможности пообщаться с детьми, но в то же время совсем не знаю, как это делать.

— Ты чего? — напрягается Марат, заметив смену моего состояния.

— Ксюха в больнице, а дети летят ко мне, — шепчу от скованности в горле.

— И? — не дотягивает до сути.

— Я не умею заниматься детьми, — признаюсь, краснея от неловкости.

— Не дрейфь. Справимся, — уверенно кидает Башар, и я забываю, что у меня больше нет друга. Братская поддержка, как повелось с университетских годов.

Глава 32

Анита

Мы выходим задолго до Москвы, намеренно избегая посещение столицы. Наверное, у меня произошёл сбой в мозгу, и я себе расписываю слишком бредовые картинки, но внутреннее чутьё подсказывает, что эти сталкеры идут по следу. Согласна, страдаю манией преследования, но лучше перебдеть, чем снова угодить в руки озабоченных маньяков.

— Ты же мне правду рассказала? — никак не придёт в себя Надька после моего признания. — До сих пор не могу поверить. Кто угодно, только не ты. Анита Липатова всегда была хорошей девочкой строгих правил и взглядов. Как так?

— Я перепила, — вру ей, потому что не настолько пьяная была в тот момент. Алкоголь просто добавил радужных красок и раскрепостил тело и разум, а решение принимала сама.

— И как ты себя чувствовала после? — продолжает пытать, расположившись со мной на заднем сидение такси.

До родителей ехать около ста километров, и, без сомнения, Надюха выпотрошит мне всю душу. Анализирую то своё состояние, поделенное на три временных этапа. Сначала зашкаливающий адреналин от страха быть пойманной, затем осознание на что я пошла, а после длительное выворачивание мозгов на растаскивание по кучкам «за» и «против».

— Выжатой, как лимон, — выдаю малую часть ощущений, косясь на водителя, подпевающего под очередной хит, рвущийся из колонок.

— Тебе хоть понравилось? — облизывает подруга пересохшие губы. Конечно, так вытягивать их в удивление и заполошно дышать ртом.

— Не помню, — отмахиваюсь и отворачиваюсь к окну. Солнце медленно ползёт к земле, путаясь в высоких верхушках сосен. — Говорю же, пьяная была.

Опять вру. Помню всё. Более того, чем больше прокатываю воспоминания через призму ощущений, тем меньше испытываю за содеянное стыд. Это как с детьми, которым твердят, что жаловаться незазорно. Они верят в положительные качества ябедничества, указывают пальцем на Петю, отобравшего совок, или на Машу, не поделившуюся конфетой, и несут эту веру до подросткового возраста, а кто-то с этим знаменем шагает всю сознательную жизнь.

— Ладно, — недовольно притаптывает любопытство Надежда. — А в больнице чего эти «двое из ларца» делали?

— Захотели продолжение, — пожимаю плечами и рассматриваю пёстрые крыши дачных домов. У родителей бордовая, и весь декор на участке подбирается под неё.

— А ты, Ань, хочешь? — кручу головой в сторону подруги и натыкаюсь на огромные глаза, пытающиеся вывалиться за пределы глазниц. — Согласилась?

— Надька, ну что за глупые вопросы? — не удерживаюсь от улыбки, так и прущей на выражение лица Силинской. — Я же сбежала и собираюсь залечь на дно.

— Не, ну я всё равно в шоке, — взмахивает ресницами и, как на марионеточных верёвках, следом вскидывает руками. — Ладно Марат. По нему видно, что он озабоченный кобелина. Но Артём… Из него же прёт порядочностью и миссионерством в постели.

— Артём тоже был пьян, — встаю на его защиту, вспоминая ту ночь. Ничего от любителя миссионерской позы в нём не было. Крутил и брал с неменьшей фантазией, чем Марат. — Думаю, он сам не понял, во что ввязался. Всё, Надь, закрыли тему. Мне и так не по себе.

— Представляю, как не по себе будет Серёже-козлу, если он узнает, — хихикает Надюха, представляя вытянутую рожу моего бывшего.

— Сергей почти знает, — поддаюсь её веселью и выпаливаю не подумав. Чёрт. Теперь пойдём по новому кругу.

Силинская оживает, подбирается и заваливает меня неконтролируемой очередью вопросов. Приходится рассказать ей и о встрече с Липатовым, прискакавшим на фестиваль с букетом шикарных роз. Толстые стебли, мощные шипы… Вспоминаю кровавые царапины и гаденько хихикаю про себя.

— Вот урод! Козлина беспринципная! Денежки кончились? Прискакал, сволочь! Люблю-не-могу! Надеюсь, ты ему запихнула этот букет в задницу и провернула по часовой стрелке?

Надька возмущается, покрикивает, а водитель дёргается на повышенных тонах, сильнее цепляется в баранку и с опаской косится на фурию в зеркало заднего вида. Уверена, подсознательно он проецирует ситуацию на себя и сжимается от болезненного зуда в мягком месте.

— Я обласкала его цветами по щекам, — торможу разыгравшуюся фантазию подруги. — Ему есть теперь чем заняться. Будет зализывать раны и переживать, что останутся следы.

— А тройничок-то дал полезные всходы, — игриво толкает меня в плечо. — Наконец-то козлинушка получил по щам. Ещё месяц назад рыдала-бы ты, Анька, белугой.

Соглашаюсь. Случившееся значительно подняло мою самооценку, а танцы вокруг меня в больнице задрали её до небес. Я больше не чувствую себя жалкой, возрастной, потрёпанной и просевшей. Всё, что вбивал в меня годами Сергей, принижая и поднимаясь за счёт моих комплексов, осталось на поляне с кострами и с палатками.

Родители встречают, как всегда, богатым столом. У Надюшки горят глаза, текут слюни, а в голове крутится счётчик калорий. От маминой еды невозможно отказаться, и, тяжело вздохнув, она садится и цепляет пирожок, скользя с жадностью по многочисленным блюдам.

— Как же ты так, дочь? — помогает дойти до стула отец.

— Ерунда, пап, — успокаиваю его. — Небольшая трещина и лёгкая головная боль. Мне повезло. Таксист как раз притормаживал и немного подтолкнул меня.

— По накупают прав, — бубнит мама, забирая мою тарелку и подкладывая всего понемножку. В результате, возвращает приличную порцию с горочкой, как на двух мужиков.

— Надолго? — интересуется папа, пока жена обслуживает и его, кладя чуть меньше.

— Не знаю. Хочу поработать в тишине. Город со своей суетой не вдохновляет.

Да и там я вряд ли смогу сосредоточиться на книге. Буду каждую минуту ждать звонка в дверь и бояться проявить слабость. Зависаю от собственных мыслей, наконец осознав. Я бежала и пряталась не от них. Как бы не стыдно признать, но побег был от самой себя. Слабая попытка задержаться в рамках принятой морали и не оступиться уже по-трезвому.