А вот сейчас, в моем нынешнем положении…

Нет.

Нельзя.

— Не понял сейчас… — голос, полный глубочайшего удивления, раздается, уже когда я, практически выдохнув от скопившегося в груди напряжения, стою на пороге особняка. — А ты куда?

Черт…

Не получилось по-английски…

Поворачиваюсь, смотрю в темные, невероятно удивленные глаза человека, с которым я так сладко провела последние сутки в постели.

Он стоит, все еще горячий, пышущий паром, в спешно накинутой футболке и спортивных штанах, босой.

И футболка очень привлекательно прилипает к его горячей коже в самых интересных местах.

Сглатываю слюну, понимая, что надо уходить. Хотя бы потому, что сейчас мне очень сильно хочется подойти к нему и стащить эту футболку через голову, обнажая широченные плечи и мощную волосатую грудь.

И лизнуть там, куда достану. Куснуть игриво сосок. И взвизгнуть счастливо, когда он, зарычав от возбуждения, подхватит меня на руки и утащит в комнату, чтоб там кинуть на кровать и сладко трахнуть.

Ох… Проклятый омут!

Как было бы легко… Это мгновение моей неслучившейся счастливой жизни неожиданно выбивает слезы.

Глупость такая, ничего же у нас серьезного… Просто провели вместе время. Боже, да мы даже не разговаривали толком! Он мне ничего не обещал. Я ему — тоже…

— Воробышек… — Зевс, снова показывая нереальную чувствительность к моим внутренним порывам, делает шаг вперед, обнимает меня, — останься… Ты чего? Останься. Со мной.

А вот они, слова.

И предложение.

Пока что такое.

Но чувствуется, что для Зевса это — невероятно много.

— Я не могу, к сожалению, — говорю я, — у меня работа.

— Да нет там никого!

— А если появятся?

— Слушай… — он чуть отстраняется, приподнимает меня за подбородок, смотрит внимательно и настойчиво, — оставайся. Нафига тебе там все это? Я тебе… если хочешь, я тебе…

— Не хочу, — перебиваю я его, чтоб не успел сказать ничего, что будет нам обоим неприятно. Он же явно не замуж мне предложить пытается. И не серьезные отношения. Пока что. Я и не в иллюзиях, если что. Да и не смогу ничего этого от него принять. Хотя… Хотела бы. Наверно. Но в другой жизни. Той, которой у меня не будет. — Мне пора. Спасибо тебе. Рекомендации я оставила, если что, телефон есть… Если будет нужна консультация по медицинским вопросам.

— По медицинским… — эхом повторяет он, и я киваю.

Зевс молчит, явно что-то соображая, смотрит на меня так странно, что на мгновение становится не по себе. Ощущение, что он сейчас прикидывает свои шансы, если просто применит силу и не выпустит меня никуда из дома.

Мороз по коже от этого, честно.

Потому что есть у меня такое чувство, что он… может это сделать. В его это власти и характере.

Но мгновение уходит, Зевс выдыхает, тянется ко мне, целует горячо, но быстро. И отпускает.

— До встречи, Воробышек.

— Прощай, Зевс.

Я выхожу из дома, запрыгиваю в джип.

И даже не пытаюсь сдержать слез. Пусть. Это — эмоции. Они тоже должны как-то выходить. Я же живая.

В больничке тишина, дверь открыта, в кабинете фельдшера звенят склянки.

Захожу.

— Боже, Тина! — Саша подпрыгивает в испуге на месте, — напугала! Как отдохнула?

— А я отдыхала?

— Ну да… — Саша удивленно поднимает брови, — я в восемь сегодня приехала. Еле откопалась, прикинь? Давно у нас такого не было! Меня чуть ли не с трубой замело, Барсика пришлось в дом пускать, а то его бы точно не отрыла! А как все кончилось, я сразу сюда. А тут замок, записка. Я позвонила по номеру, мне сказали, что ты отгулы взяла, отдыхаешь… А где была-то?

Я улыбаюсь, прохожу в кабинет, смотрю в окно, на белый покров снега. Принимаю от Саши халат, натягиваю его прямо поверх костюма, сажусь за стол:

— В раю была, Саш.

— А чего так мало?

— Не заслужила дольше.

23. Большой. Решить вопрос

— В Москву когда?

Я смотрю на своего некровного родственника, как там его называют? Сват? Кум? Хер поймешь. Факт в том, что никогда даже не думал, что буду в эту сторону размышлять, применимо к Бешеному придурку Лису.

Ох, он по щени свое прозвище оправдывал… Так оправдывал, что вообще непонятно, какого хера живой до сих пор. Дурак ведь был редкий.

Сын его, по сравнению с папашей своим — милый толстолапый щеночек. Вроде, порода та же, и обещает в опасного серьезного зверя вырасти, а все же в глазах не хватает той дикой остервенелости, которая у Бешеного Лиса была двадцать пять лет назад. Да и сейчас нет-нет, да и проглянет… Не-е-е… Не хотел бы я себе такую родню, нахер надо.

Но человек предполагает, а судьба располагает в этой жизни абсолютно всем, как поет в одной очень прикольной песне один очень прикольный мужик, бывший пилот-афганец.

Так что теперь у меня не только вечный сладкий головняк, связанный с моими любимыми девочками, дочерью и внучкой, но и довесок в виде двух не сильно умных, но сильно борзых щенят, и серьезный зверюга, в которого превратился мой друг юности, в придачу.

Ишь, сидит, развалился, скалится. Не особо весело, кстати.

Тревожит что-то Бешеного, не дает спокойно расслабиться.

Хотя, он всегда такой был. Вроде, холодный, а в реале — резкий, как внезапный удар ножа.

Я и сам не в состоянии покоя, чего уж, так что понимаю товарища по несчастью. Или по счастью. Определенно, второе, потому что Алиса — это счастье наше. Солнышко. Красотка такая, что невозможно взгляда отвести.

Сегодня должны прибыть вертолетами врачи, все, которые нужны. Лучшие. Осмотрят моих девочек, чтоб ничего нигде не было сюрпризом потом.

Хоть Воробушек и говорила, что все в норме, но сама настаивала на специалистах.

При мысли о Воробушке, в голове становится пусто и неприятно.

Мне ее выверт с внезапным отъездом дико не зашел.

Была даже мысль, да что там мысль! Намерение было твердое, оставить ее в доме силой. Куда бы она делась тут? Ну, поскандалила бы, покричала… А потом пригрелась бы в постели, я бы постарался… И осталась у меня под боком. Душу мне ласкать.

Хорошо мне с ней было, так, как ни с кем и никогда.

Впервые за долгие, очень долгие годы.

И потому решение насчет нее было вполне понятным.

Я не ребенок, чтоб играть в хочу-не хочу.

И не мальчик, чтоб выдуриваться с сомнениями.