Она сделала шаг внутрь, чувствуя себя незваным, чужеродным элементом в этой безупречной системе. Он бросил ключи на полку у входа и, не глядя на нее, направился к огромной панорамной окну, открывавшей вид на ночную Москву.

— Само воплощение уюта, — прошептала Ариана себе под нос, но он, кажется, услышал. Его плечи чуть дрогнули.

Она не знала, что делать дальше. Стоять посреди этой стерильной роскоши было невыносимо. В кабинете была страсть, был азарт нарушения правил. Здесь же, в этой идеальной пустоте, их близость вдруг показалась ей чем-то постыдным, случайным пятном на безупречном костюме его жизни. Он обернулся. Его взгляд был усталым, но более спокойным, чем она видела его когда-либо.

— Расслабься, Ариана. Я не укушу, — в его голосе прозвучала легкая, едва уловимая усталая усмешка. Он подошел к холодильнику.

— Воды?

Она просто покачала головой, не в силах вымолвить слово. Он налил себе, залпом выпил, поставил бокал. И затем, наконец, посмотрел на нее по-настоящему. Его глаза медленно скользнули по ее растрепанным волосам, по ее лицу, по блузке, которую он сам застегивал всего час назад.

— Пойдем, — сказал он тихо и, повернувшись, пошел по коридору.

Она последовала за ним, как загипнотизированная. Он привел ее в спальню. Та же строгая эстетика, огромная кровать с белоснежным бельем, больше похожая на алтарь, чем на место для сна. Но здесь, в полумраке, приглушенном свете, все казалось немного мягче.

Он остановился перед ней и медленно, давая ей время отстраниться, снова принялся расстегивать пуговицы на ее блузке. Но на этот раз в его движениях не было прежней стремительности. Была какая-то новая, незнакомая нежность. Каждое прикосновение его пальцев к коже было вопросом и утверждением одновременно. Он словно заново открывал ее для себя, без ярости и отчаяния, с почти благоговейным вниманием.

Одежда снова упала на пол, но на этот раз не была сброшена в порыве страсти. Он аккуратно сложил ее на стул. Его собственная одежда последовала за ней. И когда они оказались в центре этой огромной кровати, все изменилось.

Его прикосновения стали другими. Медленными, исследующими, бесконечно терпеливыми. Он не спешил, словно боялся упустить малейшую деталь. Его губы находили каждую родинку, каждую веснушку, каждый крошечный шрам, о котором она сама забыла, и посвящали ей мгновение, делая ее единственной и важной. Он шептал что-то, слова, лишенные привычной ему резкости, — обжигающие комплименты, нежные вопросы на грани слышимости.

Ариана растворилась в этом. Ее собственные руки скользили по его спине, ощущая под ладонями шрамы прошлого, напряженные мускулы, которые наконец расслабились под ее прикосновением. Перед ней был просто мужчина. Уставший, красивый, уязвимый мужчина, который смотрел на нее с таким голодом, в котором смешались и страсть, и нежность, и какая-то бесконечная, невысказанная благодарность.

Ариане было так хорошо, что у нее на глаза навернулись слезы. Она не сдерживала их, позволив им скатиться по вискам. Он увидел их, замер на мгновение, а затем его губы коснулись ее век, смывая соленую влагу, впитывая ее боль и ее наслаждение.

Она открывала ему себя всю, без остатка, а он, в ответ, открывался ей. В темноте, под покровом ночи, они были просто Марком и Арианой. И этого было больше, чем достаточно.

Она заснула, прижавшись щекой к его груди, под мерный стук его сердца, слушая его ровное дыхание. Это был самый глубокий и безмятежный сон в ее жизни.

Утро застало ее в пустой постели. На мгновение ее охватила паника — не повторится ли сцена из отеля? Но затем ее обоняние уловил горьковатый, бодрящий аромат свежесваренного кофе.

Она накинула его халат, болтавшийся на ней как на вешалке, и вышла из спальни. И замерла.

Марк стоял на кухне у огромного окна, залитый утренним солнцем. На нем были только пижамные брюки, его торс был обнажен, волосы растрепаны. Он помешивал в двух кружках, сосредоточенно хмуря брови. Он был… обычным. Невероятно привлекательным, но обычным мужчиной, готовящим кофе утром после долгой ночи.

Он услышал ее и обернулся. И улыбнулся. Не привычной холодной усмешкой, не кривой ухмылкой, а самой настоящей, мягкой, немного неуверенной улыбкой, которая на мгновение сделала его лицо молодым и беззащитным.

— С сахаром? — спросил он, и его бархатный голос был хриплым от сна.

Ариана не смогла сдержать ответной улыбки. Она подошла к мужчине, приняла из его рук кружку. Их пальцы снова соприкоснулись, но на этот раз разряда не последовало. Было лишь теплое, спокойное, уверенное электричество взаимопонимания.

— Спасибо, — прошептала она.

Он обнял ее за плечи и притянул к себе, и они стояли так, глядя на просыпающийся город. В этой стерильной, бездушной квартире, среди хромированного блеска и холодного камня, она вдруг почувствовала то, чего не чувствовала очень давно. Уют, покой и ту самую нежность, о существовании которой у Марка Ариана и не могла предположить. Она видела его без галстука и маски. И этот человек, стоящий рядом с ней, был в тысячу раз реальнее и дороже того Железного Короля, которого она думала, что ненавидит.

22. Правила игры

Солнечный свет, заливавший стерильную кухню, казался теперь обманчивым. Тот миг уюта, когда он улыбнулся ей, готовя кофе, растворился, как дымка. Ариана все еще чувствовала тепло его тела под своей щекой, вкус кофе на губах и непривычную легкость во всем теле. Но когда она подняла на него взгляд, готовый утонуть в этой новой, незнакомой нежности, она увидела не того мужчину.

Перед ней снова стоял Вольский. Его поза выпрямилась, черты лица застыли в привычной жесткой маске. В глазах, еще несколько минут назад смотревших на нее с беззащитной мягкостью, теперь плескался холодный, расчетливый океан.

— Ариана, — начал он, и его голос вновь обрел ту металлическую твердость, что резала слух в офисе. Он отставил свою чашку, и тихий стук фарфора о столешницу прозвучал как удар молотка, забивающий гвоздь в гроб их ночи. — Нам нужно кое-что обсудить.

Ее сердце, еще недавно размягченное и беззащитное, судорожно сжалось, предчувствуя удар.

— Я слушаю, — выдавила она, садясь на высокий барный стул, чувствуя, как леденящий холод проникает в нее через шелк его халата.

— То, что произошло… — он сделал небольшую паузу, подбирая слова, его взгляд скользнул по ней, быстрый и оценивающий. — Не должно повлиять на нашу работу. Здесь, за этими стенами, — он жестом очертил пространство вокруг, — могут существовать определенные… обстоятельства. Но как только мы