— А охрана где, сука, была?

— Дрыхли. Уже разобрался с ними.

Я встал, надел джинсы. Внутри все кипело от ярости. Эта маленькая сучка думала, что может от меня убежать? После всего, что было между нами?

— Куда побежала?

— К Рустаму. В больницу. Он там лежит после вчерашнего.

Конечно. Конечно, побежала к этому щенку. Жалеть его, лечить, играть в любящую жену.

Мне стало так больно, что заломило в груди. Как будто кто-то вогнал туда раскаленный гвоздь и медленно поворачивал.

Предательство женщины бьет сильнее пули. Пуля убивает тело, а предательство — душу. И душа умирает медленнее.

— Машину, — рычал я, натягивая рубашку. — И Пашку найти. Немедленно.

— Пашку? Брата ее?

— Его самого. Живым.

Серега кивнул и выбежал. А я остался один с бешенством, которое разъедало меня изнутри.

Она ушла. Просто взяла и ушла. После всего. После того, как я готов был убить за нее сына. После того, как сделал ее центром своего мира.

Я смотрел на кровать, где еще час назад она лежала рядом со мной. Помнил, как она стонала, когда я брал ее. Как кричала мое имя. Как умоляла не останавливаться.

Все ложь. Вся эта страсть, все эти стоны — ложь продажной суки, которая играла роль, чтобы выжить.

Женщины — прирожденные актрисы. Они могут имитировать оргазм так же легко, как любовь. И ты никогда не узнаешь, где кончается игра и начинается правда.

Через полчаса мы были у больницы. Серега привез Пашку — избитого, но живого. Парень еще не понимал, что его ждет.

— Джахангир Магомедович, — он пытался улыбаться, — что случилось?

— Твоя сестричка случилась, — ответил я. — Решила от меня убежать.

Лицо Пашки изменилось. Появился страх.

— Я… я не знал. Честное слово, не знал.

— Неважно. Теперь ты мне поможешь ее вернуть.

— Как?

Я достал пистолет, приставил к его голове.

— Позвонишь ей. Скажешь, что я тебя убью, если она не вернется. Прямо сейчас.

— Но…

— Никаких «но», сука. Либо звонишь, либо я размазываю твои мозги по стенке.

Пашка дрожащими руками набрал номер. Я включил громкую связь.

— Людка? — его голос дрожал. — Людка, ты где?

— Паша! Что случилось? Почему ты плачешь?

— Он… он меня поймал. Говорит, убьет, если ты не вернешься.

Пауза. Долгая, мучительная пауза.

— Людка, пожалуйста, — рыдал Пашка. — Я не хочу умирать. Вернись, пожалуйста.

— Где ты? — голос сестры был твердым.

— У больницы. На парковке.

— Я… я сейчас выйду.

Она отключилась. А я смотрел на Пашку и думал — убить его прямо сейчас или подождать?

Родственники — самый эффективный инструмент управления. Можешь не бояться человека сам, но будешь бояться за тех, кого любишь. Любовь делает нас уязвимыми.

Через десять минут она появилась. Бледная, растрепанная, в той же одежде, в которой сбежала. Шла медленно, как на казнь.

Я вышел из машины. Она остановилась в пяти метрах, смотрела на меня со страхом и ненавистью.

— Людмила, — сказал я спокойно. — Хорошо выглядишь для беглянки.

— Отпустите Пашу. Он здесь ни при чем.

— При чем. Он твой брат. А значит, рычаг давления.

— Вы обещали…

— Я ничего не обещал. Я сказал, что убью его, если ты не вернешься. Ты вернулась — он жив. Пока.

Слезы потекли по ее щекам. Хорошо. Пусть плачет. Пусть поймет, какую цену платят за попытки меня обмануть.

— Подойди ко мне, — приказал я.

— Джахангир…

— ПОДОЙДИ!

Она вздрогнула от крика, но подошла. Я схватил ее за волосы, притянул к себе.

— Думала, сможешь убежать? Думала, я тебя так просто отпущу?

— Я… я просто хотела увидеть Рустама…

— Ты хотела меня на хуй послать. Хотела вернуться к этому щенку и играть в счастливую семью.

Я тряс ее за волосы, и она всхлипывала от боли.

— Но знаешь что, сучка? Игры кончились. Сейчас ты поймешь, что значит меня предавать.

Я затолкал ее в машину, сел рядом. Кивнул Сереге.

— Домой. И Пашку с собой берем.

— Зачем? — прошептала Людмила.

— Увидишь.

Дорога домой прошла в молчании. Она сидела, прижавшись к двери, и дрожала. А я смотрел на нее и планировал, что буду делать.

Боль. Унижение. Урок, который она запомнит на всю жизнь.

Предательство нельзя прощать. Простишь раз — получишь второй. Простишь второй — получишь третий. Женщина должна знать цену своих поступков.

Дома я привел их во двор. Там уже ждали мои люди — человек десять, все с серьезными лицами.

— Пашку к столбу, — приказал я.

— Нет! — закричала Людмила. — Пожалуйста, не надо!

— Надо. Очень надо.

Пашку привязали к металлическому столбу посреди двора. Он был бледный как мертвец, губы дрожали.

— Людка, что происходит? — спросил он.

— Урок происходит, — ответил я вместо нее. — Урок того, что бывает с теми, кто пытается меня наебать.

Достал из кобуры пистолет. «Глок», надежный, как смерть.

— Стой на коленях, — приказал Людмиле.

— Что?

— На колени, сука. И смотри, что будет с твоим братом.

Она упала на колени, рыдая.

— Пожалуйста, не убивайте его. Убейте меня, но не его.

— Убить? — я усмехнулся. — Кто говорил про убийство?

Выстрел. Пуля просвистела в сантиметре от головы Пашки. Он завизжал как резаный.

— Это первое предупреждение, — сказал я. — За то, что твоя сестра пыталась сбежать.

Второй выстрел. Еще ближе. Пашка обмочился от страха.

— Это второе. За то, что она предала мое доверие.

Людмила кричала, умоляла, ползала на коленях. А я стоял над ней и наслаждался ее унижением.

— Скажи мне, — произнес я, — почему ты сбежала?

— Я… я хотела проведать Рустама…

— Неправда. Скажи правду.

— Я не могу больше! — закричала она. — Не могу жить в этом аду!

— Аду? — я присел рядом с ней. — Я дарю тебе роскошь, безопасность, лучший секс в твоей жизни. И это ад?

— Вы меня изнасиловали! Украли! Разрушили мою жизнь!

Третий выстрел. Прямо над головой Пашки. Краска со столба посыпалась ему на голову.

— Каждое неправильное слово — выстрел, — сказал я. — Следующий будет в ногу.

— Пожалуйста, — она ползала передо мной на коленях, — я сделаю что угодно. Что угодно, только не трогайте его.

— Что угодно?

— Да.

— Тогда поцелуй мои ботинки.

Она замерла. В глазах вспыхнула ненависть.

— Что?

— Ты слышала. Поцелуй мои ботинки и попроси прощения за побег.

— Я…

Четвертый выстрел. В землю рядом с ногой Пашки.

— Следующий в коленную чашечку, — предупредил я.

Людмила наклонилась, поцеловала мой ботинок. Левый, потом правый.

— Прости меня, — прошептала она. — Прости за то, что сбежала.

— Громче.

— ПРОСТИ МЕНЯ! — закричала она. — Я больше не буду! Никогда!

Удовлетворение разлилось по телу теплой волной. Вот она, настоящая Людмила. Не гордая принцесса, а