— Запомни, Людка, — сказал Артем, отступая. — Ты для нас больше не существуешь. Ты мертва.

Мертва. Для всех, кто меня знал, я действительно умерла в тот момент, когда стала женщиной Джахангира.

Смерть при жизни — это когда ты дышишь, но тебя больше не существует для тех, кто тебя любил. Когда твое имя становится ругательством, а твоя память — позором.

Мы сели в машину. Я тряслась как осиновый лист. Руки дрожали так сильно, что не могла застегнуть ремень безопасности.

— Все нормально, — сказал Джахангир, заводя мотор. — Это было необходимо.

— Необходимо? — голос сорвался. — Вы избили человека! При всех!

— Я защитил свою женщину от оскорблений.

— Но теперь все знают! Весь город будет говорить!

— Пусть говорят. Зато все понимают — ты под моей защитой.

Под его защитой. Звучит красиво. Но я чувствовала себя не защищенной, а выставленной на всеобщее поругание.

— Рустам… что будет, когда он узнает?

— Рустам и так все знает. Теперь знают и остальные.

Мы ехали по ночному городу, и я смотрела на огни в окнах. Где-то там люди жили обычной жизнью. Влюблялись, женились, рожали детей. А я стала изгоем, женщиной с клеймом.

— Зачем вы это сделали? — спросила я. — Зачем повели меня туда?

— Чтобы все знали — ты моя. Чтобы никто не смел даже думать о том, чтобы тебя отбить.

— Но я не вещь! Не собственность!

Джахангир остановил машину у обочины, повернулся ко мне.

— В моем мире женщина — это либо собственность, либо добыча. Третьего не дано. И я предпочитаю, чтобы ты была моей собственностью.

Его рука легла мне на щеку. Грубая, мозолистая, но неожиданно нежная.

— Ты думаешь, мне легко? Думаешь, я не понимаю, что творю? Но я не могу отпустить тебя. Не могу и не хочу.

В его голосе слышалась боль. Впервые за все время он показал, что тоже страдает.

— Тогда зачем? Зачем мучить нас обоих?

— Потому что иначе я сойду с ума. Ты как наркотик, Людмила. Попробовал раз — и все, зависимость на всю жизнь.

Он поцеловал меня. Жестко, требовательно, отчаянно. И я ответила на поцелуй, потому что не могла сопротивляться.

Мы были двумя утопающими, которые цеплялись друг за друга, только топя себя еще глубже.

Любовь и зависимость — близнецы-братья. Только любовь возвышает, а зависимость разрушает. И иногда очень трудно понять, что из них сильнее.

Дома я заперлась в спальне и рыдала до утра. Плакала о потерянной репутации, о разрушенных отношениях, о том, что больше никогда не смогу быть прежней Людмилой.

Глава 12

Я сидел в кабинете и разбирал документы, когда Серега влетел без стука.

— Шеф, у нас проблема. Рустам едет сюда. И он не один.

Блядь. Я так и знал, что этот момент настанет.

Отложил бумаги, встал из-за стола. Через панорамное окно было видно, как к воротам подъезжает джип. Мой сын вылез из машины — бледный, осунувшиеся, но в глазах горел огонь безумия. За ним вышли еще четверо. Друзья. Или то, что от них осталось после вчерашнего разговора в ресторане.

— Сколько стволов? — спросил я.

— У каждого. И они серьезно настроены, шеф.

Серьезно настроены. Как будто этот щенок может что-то мне сделать. Я убивал людей, когда он еще под себя срал. Но кровь есть кровь. И причинить боль собственному сыну…

Хотя, если он тронет Людмилу, я его собственноручно закопаю.

Мысль эта пронзила меня как удар ножа между ребер. Когда я стал ставить эту девчонку выше собственного сына? Когда она стала важнее моей крови?

Но сердце не спрашивает разрешения. Оно просто хочет. И мое сердце хотело ее так сильно, что готово было убить за нее кого угодно. Даже сына.

Одержимость — это когда ты готов уничтожить все, что любил раньше, ради того, что хочешь сейчас. Это когда прошлое становится врагом настоящего.

— Где Людмила? — спросил я.

— В саду. Читает.

— Пусть остается там. И чтобы никто к ней не приближался.

— А если Рустам попытается…

— Если Рустам попытается до нее дотронуться, — я посмотрел Сереге в глаза, — стреляй по ногам…только осторожно, не покалечь.

Серега кивнул и вышел. А я остался один со своими мыслями.

Рустам. Мой единственный сын. Мальчик, которого я учил ездить на велосипеде, водить машину, быть мужчиной. Я любил его. По-своему, жестко, как умел. Но любил.

А теперь он пришел отбивать у меня женщину. И я готов был его убить за это.

Любовь к детям и страсть к женщине — две стихии, которые не могут существовать в одном сердце. Одна из них обязательно пожрет другую. И я уже знал, какая победит.

Звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Я спустился в холл, открыл сам.

Рустам стоял на пороге. Лицо искажено яростью, глаза налиты кровью. Он не спал несколько дней — это было видно сразу.

— Отец, — сказал он, и в голосе звучал яд. — Или ты уже не отец мне?

— Проходи, — ответил я. — Поговорим.

— Говорить не о чем. Отдавай Людмилу.

— Не отдам.

Простые слова. Но они повисли в воздухе как приговор.

Рустам шагнул в дом, за ним — его друзья. Все нервные, взведенные, готовые к драке. Пацаны, которые думают, что с пистолетом в кармане можно решить любую проблему.

Они ошибались.

— Папа, ты совсем сошел с ума? — Рустам подошел ко мне вплотную. — Это моя жена!

— Была твоей. Теперь моя.

— Она не вещь!

— В моем мире все женщины — вещи. Либо мои, либо чужие.

Я говорил спокойно, но внутри все кипело. Не от гнева — от предвкушения. Я хотел драки. Хотел размозжить этому щенку морду за то, что он претендует на МОЮ женщину.

Самцы дерутся за самок с начала времен. И неважно, что один из самцов — твой сын. Инстинкт сильнее крови.

— Где она? — Рустам обвел взглядом холл. — ЛЮДМИЛА! ВЫХОДИ!

— Она тебя не услышит.

— Почему? Что ты с ней сделал?

— То, что хотел сделать. То, что должен был сделать давно.

Рустам замахнулся. Я перехватил его руку, развернул, прижал к стене. Мальчишка, блядь. Думает, он может мне что-то сделать?

— Не бей отца, сынок, — прошептал я ему на ухо. — Это грех.

— Ты не отец мне больше! — он пытался вырваться. — Ты животное!

— Да, животное. И что теперь?

Я отпустил его, отошел. Рустам повернулся, лицо красное от унижения.

— Я заберу ее. Любой ценой.

— Попробуй.

В этот момент в холл спустилась Людмила. Видимо, услышала крики.

Она увидела Рустама, и лицо ее