— Что именно ты думала?

— Я… я представляла, как вы с ней…

— И что ты чувствовала?

— Боль. Ревность. Ненависть к себе.

Его рука скользнула между моих ног, и я едва сдержала стон. Мое тело уже было готово к нему, влажное и горячее.

— А сейчас что чувствуешь?

— Я хочу вас, — прошептала я, закрывая глаза от стыда.

Он вошел в меня одним резким движением, и я вскрикнула от неожиданности. Боли не было — только острое наслаждение, которое пронзило все тело от макушки до пяток.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Я открыла глаза. Его лицо было рядом, капли воды стекали по его смуглой коже. Глаза горели темным огнем.

— Пока я в тебе, ты забываешь обо всем остальном, — сказал он, начиная двигаться. — Забываешь про Амину, про свою боль, про свою гордость.

Это была правда. Когда он был во мне, мир сужался до размеров наших соединенных тел. Не существовало ничего, кроме трения, кроме ритма, кроме волн наслаждения, которые накатывали все сильнее.

— Скажи, что ты моя, — требовал он, ускоряя темп.

— Я… я ваша, — выдохнула я.

— Только моя. Никому больше не принадлежишь.

— Только… только вам.

Его движения стали жестче, глубже. Одна рука сжимала мою грудь, другая держала за бедро. Я обхватила его ногами за талию, притягивая ближе, глубже.

— Кончи для меня, — прошептал он. — Покажи, как сильно ты меня хочешь.

Волна оргазма накрыла меня с головой. Я выгнулась, прижимаясь к нему всем телом, и закричала от наслаждения. Мышцы сжались вокруг него, и он застонал, изливаясь во мне.

Мы стояли, тяжело дыша, прижавшись друг к другу. Вода все еще лилась на нас, смывая пот и следы страсти.

А потом до меня дошло. Я кончила от мужчины, который час назад был с другой женщиной. Кричала от наслаждения, пока на его коже еще оставался запах Амины.

И самое страшное — мне было все равно. В этот момент он принадлежал мне. И это было важнее всего остального.

Секс — это наркотик. Самый опасный из всех. Потому что дилер живет внутри твоего тела, и от него нельзя убежать. Ты можешь ненавидеть мужчину, но хотеть его прикосновений. И это желание сожрет тебя заживо.

Ночью мы лежали в постели. Он курил, а я смотрела на его профиль в темноте и думала — когда это случилось? В какой момент я перестала быть жертвой и стала соучастницей?

— О чем думаешь? — спросил он.

— О том, что я схожу с ума.

— Это не безумие. Это принятие.

— Принятие чего?

— Того, кто ты есть на самом деле. Женщина, которой нужен сильный мужчина. Которой нравится подчиняться.

— Мне не нравится подчиняться.

— Твое тело говорит обратное.

Он потушил сигарету и повернулся ко мне. Его рука легла на мою грудь, большой палец провел по соску. Я задрожала от прикосновения.

— Видишь? — он улыбнулся. — Стоит мне тебя коснуться, и ты уже готова.

Это была правда. Мое тело реагировало на него мгновенно, независимо от того, что думала голова. Соски твердели, между ног становилось влажно.

— Завтра я снова поеду к Амине, — сказал он, продолжая ласкать мою грудь.

Сердце упало в желудок. Снова этот запах на его коже. Снова ожидание. Снова ревность, которая съест меня изнутри.

— Зачем вы мне это говорите? — прошептала я.

— Чтобы ты знала. Я не собираюсь лгать.

— Но зачем? Зачем ходить к ней, если я здесь?

Он наклонился и поцеловал меня. Долго, глубоко, заставляя забыть обо всем на свете.

— Потому что она — моя жена уже тридцать лет. А ты — всего неделю.

— Но вы же сказали, что я теперь ваша семья…

— Ты моя новая семья. Но от старой я не отказываюсь.

Его рука скользнула вниз, между моих ног. Я тихо застонала, когда его пальцы нашли клитор.

— Не думай об Амине, — прошептал он, лаская меня. — Думай только о том, что я делаю с тобой сейчас.

Но как не думать? Как забыть, что завтра эти же руки будут ласкать другую женщину?

Мужчины умеют делить сердце на части и раздавать по кусочку разным женщинам. Женщины же отдают сердце целиком и умирают, когда понимают, что взамен получили только осколок.

— Я не хочу делить вас с ней, — прошептала я.

— Придется. У тебя нет выбора.

Его пальцы двигались быстрее, и я чувствовала, как приближается оргазм. Тело напряглось, готовясь к разрядке.

— А если я не смогу? Если сойду с ума от ревности?

— Не сойдешь. Ты сильнее, чем думаешь.

Я кончила на его пальцах, выгибаясь и тихо крича. А он смотрел на меня сверху вниз и улыбался.

— Вот видишь? Ты моя. И будешь ждать меня, сколько бы я ни отсутствовал.

Он был прав. И я его ненавидела за эту правоту.

Самое страшное в аду — не огонь. Самое страшное — это момент, когда понимаешь, что ад тебе нравится. Что ты не хочешь в рай, потому что там будет скучно.

Утром он снова уехал. А я осталась одна, зная, что вечером снова буду стоять у окна и ждать. Снова буду нюхать его кожу в поисках следов другой женщины. Снова буду мыть с него Амину и ненавидеть себя за это.

Но самое страшное — я уже знала, что не смогу без этого жить.

Привычка к боли страшнее самой боли. Потому что когда боль становится нормой, ее отсутствие кажется пустотой. И человек начинает искать боль сам, как наркоман ищет дозу.

Я стала пленницей не его воли — я стала пленницей собственных чувств. И это было намного страшнее любых цепей.

Потому что от цепей можно освободиться. А от себя — никогда.

Глава 11

— Сегодня ты идешь со мной в ресторан, — сказал Джахангир за завтраком.

Я поперхнулась кофе. Ресторан? На люди? После того, что произошло?

— Я… я не готова, — прошептала я.

— Готова или нет — не имеет значения. Ты моя женщина, и люди должны это знать.

Моя женщина. Не жена — женщина. Как будто я была вещью, которую он купил и теперь хотел показать всем.

— Но что скажут люди? Что подумают?

Джахангир усмехнулся.

— Пусть думают что хотят. Мне плевать на их мнение.

Но мне было не плевать. Мне было страшно до дрожи в коленках. Представить, как все будут смотреть, шептаться, осуждать. Как друзья Рустама увидят меня рядом с его отцом.

— Надень красное платье, — приказал он. — То, что я тебе купил. И бриллианты.

Красное платье. Цвет страсти, греха и крови. Как символично.