доме.
Амина посмотрела на мужа, потом снова на меня. В глазах плескались слезы ярости и унижения.
— Джахангир, что ты делаешь? Это же жена нашего сына!
— Была женой. Теперь она моя.
— Как ты можешь?! Рустам сходит с ума!
— Рустам переживет.
— Но она… она шлюха! Она тебя соблазнила!
Я стояла и слушала, как две самые важные фигуры в моей новой жизни обсуждают меня, как вещь. Но больнее всего было слышать эти слова от Амины. Женщины, которая была мне почти матерью.
Предательство близких больнее смерти. Потому что смерть — это конец, а предательство — это жизнь с разбитым сердцем.
— Людмила никого не соблазняла, — сказал Джахангир. — Я сам ее взял.
— Взял?! Как вещь?!
— Как мужчина берет женщину, которая ему нравится.
— А сын? А наша семья?
— Моя семья теперь здесь. С Людмилой.
Я видела, как лицо Амины меняется. Сначала шок, потом боль, потом снова ярость. Но ярость была направлена не на мужа — на меня.
— Значит, тридцать лет ничего не значат? — прошептала она.
— Значат. Но это прошлое. Из тридцати десять я тебя почти не видел. Не устраивай истерик. Прими как есть.
— А я? Что я? Старая ненужная тряпка?
— Ты мать моего сына. Этого у тебя никто не отнимет.
— Но любовь ты отдал этой девке! А я ждала тебя все эти годы! Ждала!
Джахангир пожал плечами.
— Я отдал ей то, что хотел отдать.
Амина снова посмотрела на меня. И в этом взгляде я прочитала приговор. Она никогда мне не простит. Никогда не поймет. В ее глазах я навсегда останусь шлюхой, которая разрушила ее семью.
— Тварь, — прошипела она. — Подлая, продажная тварь.
Слезы подступили к горлу.
Некоторые потери не измеряются деньгами или вещами. Некоторые потери измеряются осколками разбитого сердца.
— Амина, ты здесь лишняя, — сказал Джахангир. — Уходи. В этот дом тебя не звали. У тебя есть свой. Роскошный, красивый. И в нем есть, все чего ты хотела. Твоя семья там, где Рустам.
— Я твоя жена!
— Первая. Теперь у меня есть и другая жена. Точнее скоро будет.
Амина побледнела так, что я испугалась — не упадет ли. А сама стою, прижимая руку к горлу. Меня тгшнит от одной мысли, что он творит. Он психопат, который ставит меня на колени. Я не хочу быть второй. Я никакой не хочу быть! Сволочь!
— Но… но по закону…
— По нашему закону мужчина может иметь несколько жен. Так что ты остаешься женой. Просто не единственной.
Мир покачнулся. Несколько жен… Значит, буду делить мужчину с его бывшей женой?
— Нет, — прошептала Амина. — Я не потерплю этого.
— Потерпишь. Или уйдешь совсем.
— И жить на что?
— На алименты. Или найди работу.
Циничность, с которой он говорил это, ошеломляла. Тридцать лет брака, и вот итог — «найди работу».
— Джахангир, пожалуйста…
— Решай быстро, Амина. Либо принимаешь новые правила, либо убирайся из моей жизни.
Амина смотрела на мужа, потом на меня. В глазах боролись гордость и страх нищеты.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Я остаюсь. Но ты…ты… Я тебя презираю.
— Твое право. Пройдет.
— А тебя, — она повернулась ко мне, — я ненавижу. И буду ненавидеть до последнего дня. Ты пожалеешь о том, что причинила нам всем столько боли!
Слова впились в сердце как кинжалы. Я потеряла не только свободу и достоинство. Я потеряла любовь женщины, которая была мне как мать.
— Амина Ибрагимовна, я не хотела…
— Заткнись! — она взмахнула рукой. — Не хотела, но раздвинула ноги! Не хотела, но стонала в его постели! Слухи, шлюха! В нашем районе все друг друга знают! Думаешь, никто не видел, как ты в машину села? Думаешь, никто не знает, что ты здесь делаешь?
Значит, все знают. Весь город будет знать, что я стала любовницей отца своего мужа. Стыд накрыл волной, и я закрыла лицо руками.
— Ну что, стыдно стало? — ядовито усмехнулась Амина. — Поздно стыдиться, когда уже все сделала.
— Хватит, — Джахангир взял Амину за руку. — Ты сказала что хотела. Теперь уходи.
— Я останусь жить в нашем доме. Все будет как прежде. А про нее знать не хочу. Сука…
— Оставайся. Но сюда больше не приходи без приглашения.
— А как же сын? Как Рустам?
— Рустам взрослый. Переживет.
Амина дошла до двери, обернулась.
— Знай, Людка, — она произнесла мое имя как ругательство, — я сделаю все, чтобы люди знали, кто ты есть на самом деле. Шлюха, которая переспала с отцом своего мужа.
Дверь захлопнулась. В доме воцарилась тишина.
А я стояла посреди роскошного холла и понимала — я потеряла последнего человека, который мог меня понять. Амина была мостиком между моей старой и новой жизнью. И этот мостик только что сгорел. А я… я теперь мерзкая тряпка и рядом мужчина которого я ненавижу и который использует меня.
— Ну что ж, — сказал Джахангир. — Теперь все карты открыты.
Я молчала. Что сказать? Что я рада, что меня назвали шлюхой? Что счастлива потерять любовь женщины, которая была мне как мать?
— Людмила, посмотри на меня.
Я подняла глаза. Джахангир смотрел внимательно, изучающе.
— Больно?
Кивнула.
— Привыкнешь. Люди ко всему привыкают.
— Она меня любила…
— Любила ту девочку, которой ты была. А ты изменилась. Стала другой.
— Вы меня изменили.
— Я освободил тебя от иллюзий. Показал, кто ты на самом деле.
— Кто?
— Женщина, которая способна на страсть. На настоящие чувства. На то, чего не было с мальчиком.
Он подошел ко мне, обнял. И в этих объятиях была единственная опора в рушащемся мире.
Иногда тюремщик становится единственным близким человеком. Потому что только он знает всю правду о твоем падении.
— Сначала нужно оформить документы, — сказал он и прошел в свой кабинет.
Вернулся с папкой, достал несколько листов.
— Заявление на развод с Рустамом. Подпиши здесь, здесь и здесь.
Я смотрела на бумаги. Официальные, с печатями. Мой брак с Рустамом должен был закончиться росчерком ручки.
— А если я не подпишу?
— Подпишешь. У тебя нет выбора.
Он протянул мне ручку. Рука дрожала, когда я ставила подпись. Людмила Алханова. В последний раз.
— Отлично, — он убрал документы. — Через месяц ты будешь свободна. И сможешь стать моей женой официально.
— Второй женой.
— Именно. Амина остается первой женой. Я не развожусь с ней.
В животе все скрутилось от ревности и отвращения. Представить, что этот мужчина, который был во мне час назад, пойдет к другой женщине… Как мне пережить это? Как смриться. Как вообще считать себя после этого человеком. Рустам…Амина…И это добровольное унижение. Гарем, мать вашу. Как я влипла во все это. Пашка дурак. Что ж