— Рустам…

— Люда! — он рванулся к ней, но я преградил дорогу.

— Стой.

— Убирайся с дороги!

— Нет.

Рустам достал пистолет. «Макаров», еще дедовский. Направил на меня.

— Последний раз говорю — отойди от моей жены.

Я усмехнулся.

— Твоя жена? Она развелась с тобой, мальчик. Уже и документы подписаны. Без твоего участия.

— Что?

— Она выбрала меня. Добровольно.

Ложь. Но Рустам не должен был знать правду. Пусть думает, что она предала его сама.

Иногда ложь милосерднее правды. Легче думать, что тебя предали, чем знать, что любимую изнасиловали.

— Это неправда, — прошептал он. — Люда, скажи, что это неправда!

Людмила стояла на лестнице как статуя. Губы дрожали, но слов не было.

— Скажи! — закричал Рустам. — Скажи, что он тебя заставляет!

Молчание. Проклятое молчание, которое говорило больше любых слов.

— Видишь? — сказал я. — Она не может этого сказать. Потому что это будет ложью.

— Сука, — прошептал Рустам, глядя на Людмилу. — Продажная сука.

И тогда меня прорвало.

Никто не смеет так говорить о МОЕ женщине. Даже мой сын.

Я двинулся быстро. Выбил пистолет из рук Рустама, ударил в живот. Он согнулся, и я врезал ему коленом в лицо. Хруст сломанного носа.

— Джахангир, стойте! — кричал кто-то из его друзей.

Но я не слышал. Внутри меня проснулся зверь. Тот самый зверь, который двадцать лет назад убивал руками людей в подворотнях.

Я бил сына и не мог остановиться. За то, что он назвал МОЮ женщину сукой. За то, что посмел на нее претендовать. За то, что он ее бывший мужчина, а она выбрала меня.

Ревность отца к сыну — самое мерзкое чувство в мире. Но когда на кону стоит женщина, которая сводит тебя с ума, даже мерзость становится нормой.

Рустам упал, кровь лилась из носа и рта. Я навис над ним, готовый добить.

— ХВАТИТ! — крик Людмилы остановил меня.

Я обернулся. Она стояла внизу лестницы, лицо в слезах.

— Пожалуйста, хватит, — прошептала она. — Не убивайте его.

Не убивайте его. Она просила пощады для бывшего мужа. Это должно было бесить меня. Но вместо этого я почувствовал… гордость?

Она заступилась за слабого. Защитила того, кто не мог защитить себя. Моя женщина показала милосердие.

— Хорошо, — сказал я. — Но только потому, что ты просишь.

Я поднял Рустама за воротник, посмотрел в глаза.

— Слушай внимательно, сынок. Людмила теперь моя жена. Если еще раз появишься здесь, если еще раз посмеешь ее тронуть — убью. Собственными руками. И похоронят тебя в безымянной могиле.

— Я… я не оставлю это так, — хрипел он через разбитые губы.

— Оставишь. Потому что альтернатива — смерть.

Я кивнул Сереге. Тот подошел со своими ребятами.

— Вынесите их. Всех. И запомните их лица. Больше на территорию не пускать.

— Есть, шеф.

Рустама и его друзей вынесли как мешки с мусором. А я остался в холле, тяжело дыша.

Руки тряслись от адреналина. На костяшках была кровь — кровь моего сына.

— Зачем вы это сделали? — прошептала Людмила.

— Он назвал тебя сукой.

— Но это ваш сын!

— А ты моя женщина. И никто не смеет тебя оскорблять.

Я подошел к ней, взял за подбородок, заставил посмотреть в глаза.

— Запомни раз и навсегда — ты под моей защитой. Любой, кто тебя тронет, умрет. Даже если это мой собственный сын.

В ее глазах читался ужас. Но был там и что-то еще. Что-то, что заставляло мое сердце биться быстрее.

— Вы… вы готовы убить за меня родного сына?

— Готов убить любого. За тебя готов убить хоть весь мир.

Это была правда. Страшная, жестокая правда. Эта девчонка превратила меня в животное. В зверя, который готов пожрать собственное потомство ради самки.

И знаешь что? Мне было похуй.

Мужчина познает границы своей жестокости только тогда, когда встречает женщину, ради которой готов эти границы стереть. И тогда он понимает — границ не было. Была только видимость цивилизации.

— Вы с ума сошли, — прошептала она.

— Да. С ума. От тебя.

Я поцеловал ее. Жестко, требовательно, со вкусом крови на губах. Она сопротивлялась секунду, потом сдалась.

— Идем наверх, — сказал я. — Хочу тебя.

— Сейчас? После того, что произошло?

— Особенно сейчас.

Я взял ее на руки, понес в спальню. Она не сопротивлялась. Только прижималась ко мне крепче.

В спальне я раздел ее быстро, почти грубо. Платье полетело на пол, белье следом.

— Я хочу тебя каждую секунду, — сказал я, покрывая поцелуями ее шею. — Хочу так, что готов убить за это.

— Джахангир…

— Когда я увидел, как Рустам на тебя смотрит, во мне что-то сломалось. Ты МОЯ. Только моя.

Я вошел в нее резко, без предварительных ласк. Она вскрикнула, но не от боли — от неожиданности.

— Скажи, что ты моя, — требовал я, двигаясь в ней.

— Я… я ваша.

— Навсегда.

— Навсегда.

Я брал ее жестко, как зверь. Выплескивал в секс всю ярость, всю одержимость, весь страх потерять ее.

— Я не отдам тебя никому, — рычал я. — Ни сыну, ни друзьям, ни всему миру. Ты моя игрушка, моя собственность, МОЯ женщина.

Она кончила подо мной, изгибаясь и крича. А я смотрел на ее лицо, искаженное наслаждением, и знал — я поступлю правильно.

Некоторые вещи стоят любой цены. Даже цены родной крови.

Страсть не знает родственных связей. Она пожирает все — долг, честь, семейные узы. И в ее огне сгорает даже любовь к детям.

После я лежал рядом с ней и курил. Она молчала, но я чувствовал, как она дрожит.

— О чем думаешь? — спросил я.

— О том, что вы монстр.

— Как можно быть таким жестоким?

— Очень просто. Когда есть что защищать.

Я затушил сигарету, притянул ее к себе.

— Ты думаешь, мне легко? Думаешь, я не понимаю, что творю? Но я не могу по-другому. Ты как наркотик — попробовал раз, и все, зависимость на всю оставшуюся жизнь.

— Но за наркотики не убивают родных детей…

— За хороший наркотик — убивают. И ты самый лучший наркотик в моей жизни.

Она заплакала. Тихо, безутешно. И я гладил ее волосы, понимая — я разрушаю ее такой же беспощадно, как разрушил отношения с сыном.

Но остановиться не мог. Потому что она была всем, что у меня есть. Единственным светом в темном мире криминала и крови.

Глава 13

Джахангир

Серега разбудил меня в пять утра.

— Шеф, проблема. Людмила сбежала.

Я сел в постели, мгновенно проснувшись. Рядом со мной была пустота — холодная, как плевок в лицо.

— Как, блядь, сбежала?