— Намек понят.

Я полез за бумажником.

— Погоди-ка, Алли что, и тебе нравилась? — спросил Эрик, вставая с табурета.

— Ну уж нет. Только не Алли. Ее старшая сестра.

Гэвин взглянул на меня. За миг в его глазах промелькнули все прошедшие годы, а затем он ухмыльнулся:

— Для меня Алли была слишком юной и скованной. Хорошенькая… — (я напрягся), — но слишком зажатая, слишком правильная, слишком тихая, слишком робкая…

— Слишком моя, черт тебя дери, — огрызнулся я, бросив двадцатку на барную стойку. — И она была вообще не такой. Ты совсем ее не знал.

Жар прилил к голове.

— Ну наконец-то! — воскликнул Гэвин, победно воздев руки к небу. — А я все думал, когда же ты проснешься.

Черт, он получил от меня именно то, чего добивался, — эмоцию.

Взгляд Эрика метался между нами, как на теннисном матче.

— А теперь наберись смелости и скажи этой милой шатенке, что она проходит прослушивание на роль, которая уже десять лет как занята. — С этими словами Гэвин сунул мне двадцатку обратно. — Ты же знаешь, с тебя я денег не беру.

— А ты как узнал, что она в городе?

Я взял ром с колой в свободную руку, оставив двадцатку там, где она лежала.

— Слухи распространяются быстро, — пожал плечами Гэвин и отступил на шаг. — А наша племянница любит посплетничать. Сам знаешь, Джун не оставит ее в покое, пока не получит автограф.

Джунипер. Ну конечно! Что еще она ему сказала?

— Ты же присмотришь за ней завтра утром, чтобы Кэролайн могла открыться?

— А ты заступаешь на сутки? — спросил Гэвин.

Голоса за его спиной становились громче: клиенты старались привлечь его внимание.

— Да. — Я брал суточные смены по крайней мере четыре раза в месяц, а иногда и шесть.

— Тогда, похоже, у меня нет выбора.

Брат отсалютовал мне двумя пальцами и отправился к другому концу стойки. Из заднего кармана брюк-карго свешивалось полотенце.

Мы с Эриком пошли к столику.

— И что у вас с этой балериной? — спросил он, когда мы протискивались сквозь толпу.

Вот поэтому я и не хотел ничего говорить. Бичману всегда и все надо было уладить, и теперь он видел меня источником проблемы, а себя — человеком, который мог бы ее решить.

— Когда мне было восемнадцать, мы поссорились прямо перед моим отъездом на сборы.

— Дай угадаю: она не ответила тебе взаимностью?

У меня скрутило живот.

— Она… все было слишком сложно. Конец.

— Раз вышло так, что она оказалась здесь одновременно с тобой, это вовсе не конец. Я и впрямь никогда не встречал таких везучих.

— Поверь мне. Все кончено. Алли не из тех, кто дает второй шанс. — И не из тех, кто позволит вмешиваться посторонним. Увидев Джессику и Бет, я понизил голос. — Такой поворот судьбы даже мне не одолеть, друг мой. Сделай одолжение, забудь.

Подойдя к кабинке, мы умолкли. Я одарил Бет самой извиняющейся из всех своих улыбок и уселся рядом с бокалами в руках.

— Держи.

— Спасибо.

Она взяла свой коктейль и заправила за ухо прядь волос.

— Получается, ты здесь вырос, да? А мы переехали сюда, когда я училась в старшей школе. Наверное, ты тогда уже выпустился.

Я закивал, — кажется, она уже об этом говорила, — но вдруг замер. Гэвин прав. Я мог бы начать встречаться с ней забавы ради. Но это ни к чему не приведет, потому что я ни за что не дал бы ей полноценный шанс. Тем более что Алли теперь в тринадцати минутах езды.

— Верно, — медленно произнес я, чувствуя, как в груди нарастает напряжение, а мысли путаются. — Мне очень жаль, Бет, но…

— Хадсон?

Конец фразы повис в воздухе, когда я услышал ее голос. Я повернулся и увидел ноги в джинсах. Руки зачесались от желания прикоснуться к ее изгибам. На ней был легкий зеленый свитер, из-под которого выглядывало изящное плечо и бретелька бледно-розового лифчика. На меня смотрели любимые глаза цвета виски. Напряжение в груди достигло предела. Вмиг улетучились все мысли, кроме одной: скорее увести ее отсюда и без свидетелей умолять о прощении.

— О господи, ты и есть та самая балерина… — выпалил Эрик.

Я был готов сквозь землю провалиться.

Глаза Алли расширились, и она отвела взгляд:

— Я… да.

— Очень приятно, — ухмыльнулся Бичман, протягивая ей руку. — А я Эрик Бичман, лучший друг Хадсона.

— Алессандра Руссо. Рада знакомству.

Алли пожала ему руку, но не улыбнулась. Даже этой своей отрепетированной дурацкой улыбочкой.

— Или, вернее сказать, новый лучший друг. — Он поморщился, а Алли отступила, вцепившись в ремешок сумочки. — Я в том смысле, что раньше ты была его лучшим другом, хотя он мне об этом не рассказывал, и я не утверждаю, что смог тебя заменить… Ладно, пожалуй, я лучше помолчу.

— Да уж, так будет лучше. — Я бросил на него убийственный взгляд.

В ответ этот засранец улыбнулся:

— Ладно…

Алли оглядела всех нас и наконец остановилась на мне. Под ребрами заныло. Боже, неужели рядом с ней всегда так — от одного ее взгляда сбивается дыхание? Мне уже не восемнадцать! Надо взять себя в руки и составить план.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, но я надеялась, что мы сможем поговорить наедине.

О да. Тысячу раз да! Конечно же, да! К черту план! Как скажет, так и сделаю.

— Запросто.

Какой богатый словарный запас, тупица. Я отодвинул пиво и выскользнул из-за стола. Она посторонилась, пропуская меня вперед.

— В подсобку?

Алли кивнула и направилась к стойке. Я старался не опускать взгляд ниже ее спины и, не теряя ни секунды, продумывал все возможные варианты развития нашего разговора. Ни в одном из них я не собирался логически объяснять или перечислять реальные причины, почему исчез из ее жизни, зато готов был валяться у нее в ногах и умолять о прощении, чего никогда не делал ради женщины.

Она открыла дверь в углу бара так, будто последний раз сделала это вчера и с тех пор не прошло десять лет. И будь я проклят, если вновь не почувствовал себя восемнадцатилетним. Мы будто снова прятались, пока Гэвин на смене, готовились к вступительным экзаменам, смеялись, болтали ни о чем и в то же время обо всем на свете…

Я зашел вслед за ней в подсобку и закрыл за собой дверь. Нас обдало запахами освежителя воздуха и застоявшегося пива. Несмотря на вонь, здесь было чисто. Повсюду царил порядок: от картотечного шкафа в углу до письменного стола слева от