— Мы тут пару дней. Начали со двора, теперь добрались до лицевой стороны. Ну, до твоего окна — случайно.

— СЛУЧАЙНО?! — взорвалась я. — Ты понимаешь, что я вообще-то дома?!

— Ну, технически, да.

— И я не получала НИКАКОГО уведомления! Ни записки, ни объявления, НИ-ЧЕ-ГО!

Он чуть пожал плечами, как будто это не его проблема.

— А если ты — не реставратор?! — выпалила я. — А если ты — маньяк?! Или… или грабитель?! А это всё — прикрытие?!

Он посмотрел на меня с таким выражением, будто я только что заподозрила голубя в шпионаже.

— Маньяк… на тросах? — уточнил он. — С каской, страховкой и кисточкой?

Я замолчала, но только на секунду.

Потому что внутри меня клокотала смесь смущения, стыда, ужаса и — как ни странно — ярости.

Он всё ещё там. На моём уровне. Смотрит. Улыбается.

И что самое ужасное — выглядит… хорошо.

Уверенно. Надёжно. Немного вызывающе.

И эта майка. И эти плечи.

— Уведомление, кстати, было, — вдруг сказал он, чуть склонив голову. — На доске в подъезде. Неделю назад повесили.

Я медленно моргнула.

— На доске?..

— Ага. Такая, зелёная. С кнопками. Над объявлением про «кошку в добрые руки».

Я уставилась в него с таким видом, будто сейчас полезу за сковородкой. Сквозь стену.

— А ничего, что я в эту доску не смотрю?!

— А зря. Там ещё скидки на натяжные потолки были. Очень познавательно.

Он снова — улыбнулся.

Вот так, спокойно, почти дружелюбно. И чертовски красиво.

Я в ответ выдохнула что-то невнятное и снова захлопнула дверь, потому что больше просто не могла на него смотреть.

Подошла к зеркалу, облокотилась о раковину и прошептала самой себе:

— Господи. Я голая. Он — висит. И мы обсуждаем кошек. Что происходит?

Из-за двери послышался его голос:

— Я могу отвернуться, если хочешь. Или улететь вниз — тоже вариант. Но предупреждаю: страховка сработает не сразу, будет громко.

Я закатила глаза.

— Не драматизируй. Просто отвернись. Мне нужно… полотенце. Из комнаты.

— Уже отвернулся. Даже почти глаза закрыл.

— Почти?!

— Один оставил, чтобы, если что, заметить приближение шампуня.

— У меня есть гель для душа в тяжёлой упаковке!

— Тогда всё. Я — камень. Ледяной. Без эмоций. Я вздохнула. Медленно, с усилием.

Что за день.

Я просто хотела купить гречки.

Глава 2

Виктор

Когда ты висишь на тросах посреди петербургской жары, между солнцем, кирпичом и тонной пыли — последнего, чего ты ждёшь, — это голая девушка в открытом окне.

Но вот она — появилась.

И да, это было эффектнее любого кофе с утра.

Она стояла в комнате — вся такая мокрая, распаренная после душа, с водой, стекающей по плечам.

И смотрела на меня так, будто я вторгся в её душу и оставил след от ботинка.

Всё длилось секунду. Может, две.

Но мозг зафиксировал каждую деталь.

Я бы, конечно, отвернулся.

Но мне сначала надо было понять — это вообще реальность или последствия обезвоживания.

Она завизжала и исчезла за дверью.

Я даже не успел ничего сказать. Просто остался висеть — один на уровне пятого этажа, с кистью в руке и непрошеными мыслями в голове.

Да, это был необычный рабочий день.

Секунд через пятнадцать она выглянула — из-за двери, только лицо.

— Ты кто вообще такой?! — голос яркий, уверенный. Злой. Но в нём уже не было паники.

Я объяснил, как мог:

— Виктор. Реставрация.

Она взорвалась.

Выглядела… потрясающе даже через щёлку двери. Красная от злости, но такая живая, настоящая.

Типичная городская девчонка — шумная, быстрая, не теряется даже без одежды.

Когда она обвинила меня в том, что я, возможно, маньяк, я чуть не рассмеялся.

Маньяк на тросах.

Ну-ну.

Но она была серьёзна. И права по-своему. Влетела в квартиру, разделась, пошла за полотенцем — и вот тебе, сюрприз: мужик в каске в окне.

Я сказал, что объявление было в подъезде. Да, повесили неделю назад — сам видел. Но понятно, что никто его не читает.

Особенно такие, как она. Живые, уставшие, с головой в делах.

Потом — этот её голос. Уже не визг, не паника.

Чуть ниже по тону, но всё ещё напряжённый.

— Не драматизируй. Просто отвернись. Мне нужно… полотенце. Из комнаты.

Шаги стали чуть громче. Она уже в коридоре — я это понял по скрипу паркета.

Они шли быстро, целеустремлённо.

Вот только в следующий момент всё резко изменилось.

Раздался топот, короткий вскрик…

…и глухой удар.

Я дёрнулся.

— Всё в порядке?! — крикнул я в окно, не открывая глаз.

Хотя ладно — теперь уже открыл. В одно мгновение. стал спорить, не стал шутить. Просто закрыл глаза.

Она сидела на полу в начале комнаты — голая, слегка ошарашенная, волосы растрёпаны, кожа сияет от влаги и жары, а на щеке прядь, прилипшая от падения.

Я застыл.

Она была как… картина.

Случайная, живая, скомканная, но невероятно красивая.

Ноги поджаты, руки прикрыли грудь, взгляд — в лоб.

Ослеплённый, загипнотизированный, я даже не сразу понял, что у меня отвисла челюсть.

— Ну шикарно, — пробормотала она себе. — Сидишь голая, перед окном, перед мужиком… А теперь ещё и на полу.

Я не сдержался:

— Прости. Но… ты великолепно упала.

Она вскинула взгляд — и, кажется, если бы могла — испепелила бы.

— Ты всё это видел?!

— Ну… скажем, я всё это оценил.

Она вздохнула и осторожно встала, придерживая полотенце, которое наконец ухватила с кресла.

Я, ради приличия, снова прикрыл глаза. Полностью. Ну, почти.

— О, — сказала она, голос уже спокойнее, но с ноткой колкости. — Теперь ты решил закрыть глаза?

— Просто показалось, что момент требует джентльменства, — ответил я, стараясь говорить ровно.

— Конечно, — усмехнулась она. — Сначала посмотреть на меня во всей красе, а потом… джентльмен.

— Ну, справедливости ради — картина была внезапной, но эффектной.

— Ты невыносим.

Я рассмеялся.

— Да ты просто ревнуешь к своему же отражению, — добавил я и рискнул открыть один глаз.

Она уже стояла у окна, вся укутанная в полотенце, волосы всё ещё влажные, щёки горели — от жара или от всего произошедшего, не знаю. Но смотрелась она…

Слишком красиво для понедельника.

Она чуть повернулась ко мне боком, собираясь задвинуть шторы, и