Не понимаю, о чем они говорят. Сосредотачиваюсь на чашке с чаем. Грею ее руки и вздрагиваю, стоит только подумать о злосчастном коридоре в колонии.

«Думай о Жене. Тебе же было с ним хорошо!» — убеждаю саму себя. А перед глазами вновь маячит жуткая харя Тарани, и у меня от страха волосы встают на затылке.

— Он сказал, что найдет меня, — сжимаю в ладошках чашку.

— Ему сидеть лет десять, не меньше, — морщится Проскурин. Успокаивает. Но мне все равно тревожно. Точно десять? Откуда он знает?

Харитонов записывает мои показания мелким убористым почерком. Разглядывает меня, словно зверушку в зоопарке, и кивает солидно.

— Да, вопиющий случай. Нарушены сразу несколько статей Уголовного кодекса, УПК и УИК, — сыплет понятиями. — Это дело нельзя оставлять без ответа. Виновные должны понести наказания.

— Вот и занимайся. А мы поедем, — подводит итог Проскурин, тяжело поднимаясь с дивана.

— Сонечка, может, тебе валерьянки накапать? — участливо спрашивает меня Люба.

— Нет, нет, спасибо, — торопливо поднимаюсь с места. — Мне домой хочется. Там дочка ждет, — поясняю, выходя в коридор.

Надев пуховик и шапку, поворачиваюсь к хозяйке дома и тут же попадаю в ее объятия.

— Береги себя, девочка! Такая ты хорошая, светлая. Повезло нашему Евгению Николаевичу.

— Спасибо, спасибо! — шепчу, на короткий миг прижимаясь щекой к пухлой щеке.

Бабулька накидывает на плечи пальто, выходит нас провожать, осеняет на дорожку крестным знамением.

— Хорошая женщина, — бурчит Проскурин, открывая мне заднюю дверцу. Сам усаживается рядом и заявляет равнодушно.

— Жека сказал, тебе пока лучше пожить у нас, Соня. Ситуация очень тревожная.

— Но я…

— Его приказы не обсуждаются. Привыкай.

Глава 22

Соня выходит, а я не могу сдвинуться с места. Прислоняюсь спиной к стене около двери, засовываю руки в карманы и пытаюсь, будто стеклянные пазлы мозаики, собрать воедино все детали нашего с Соней свидания.

«Вот она вошла. С дурацким портфелем в руках. Оглянулась растерянно», — вспоминаю каждый ее вздох, каждый поворот головы и реакцию собственного тела.

Я же не собирался…

Хотя кому я вру? Харитонова не пустили по моей просьбе, и встречу организовали в комнате для семейных.

Вспоминаю первую реакцию Сони на поцелуй, улыбаюсь блаженно. Хорошо, не видит никто. И вздрагиваю от Сониного крика.

Это же она кричала? Она!

Подскочив к двери, колочу изо всех сил.

— Открой, сука! Открой! — ору в исступлении. В отчаянии бью ладонью по двери и, упершись лбом в дверь, прислушиваюсь. Тихо. Где-то невдалеке слышны разговоры охраны, смех. Лязгает дверь.

— Ты что творишь? Катран тебя уроет, — слышу отчетливо. И медленно оседаю на пол.

Соня моя! Что случилось? Какого хрена?

В два шага оказываюсь около стола, хватаю смартфон. Трясущимися руками набираю Харитонова. Благо его номер есть у меня в контактах.

«Возьми трубку, баклан», — умоляю, прикрыв глаза. И как только мой личный нотариус отвечает, рявкаю нетерпеливо.

— Соня где?

Знаю, что хамлю. Но мне сейчас точно не до вежливости. Харитон что-то говорит, но я его не слышу, требую передать трубку Соне. И выдыхаю с облегчением, услышав ее голос.

— Что случилось? Ты почему так кричала? — спрашиваю требовательно. И сердце колотится, пи*дец. Готово из груди выскочить.

— Все уже хорошо. Я на улице, — слышу знакомый голосок. И никак не пойму, почему в один момент эта женщина стала роднее всех. Самой дорогой и единственной?

Секс тут вообще ни при чем. Да и не секс это был. Любовь! Теперь я отчетливо понимаю разницу. Когда не просто получаешь удовольствие от близости с женщиной, а с ума сходишь от каждого ее вздоха, когда прижимаешь к себе, и не намерен отпускать обратно.

— Погоди, не говори сейчас, — останавливаю любимую. — Петьке все сообщи. Меры сегодня примем, — стараюсь говорить спокойно.

А когда, уже в камере, узнаю детали, меня подрывает.

Сука! Охранота развлекается. Девочку мою перепугали насмерть. Нет, я этого так не оставлю. За каждую слезинку Сонину отомщу. Урою любого, кто посмел издеваться над моей женщиной. И если до Мартынова я могу дотянуться только официально, то Тарань я найду и поквитаюсь. Благо Соня в деталях описала этого урода.

Лишь поздно вечером, когда Петька привозит мою женщину в дом моей матери, я выдыхаю. Все. София моя в безопасности.

— Ты как? — звоню ей.

— Уже с Дашей. Соскучилась по ней страшно.

— А по мне скучать будешь? — спрашиваю торопливо и сам себя ругаю последними слова. Ну как пацан веду, честное слово.

— Уже скучаю, Женя, — тихо признается Сонечка.

— Я тоже, — выдыхаю порывисто. — Думаю, как три месяца прожить без тебя.

— А как же свадьба? — охает София, и я представляю, как она растерянно хлопает глазами.

— Я выйду, и распишемся, Сонь, — признаюсь виновато. — Тебе сюда лучше не приезжать. Опасно очень, — выговариваю. И даже понятия не имею, кому приглянулась моя любимая. Но я разберусь.

— Вот как, — бросает она коротко. — Я думала…

— Сонь, все будет у нас. Верь мне, — заклинаю роднулю и добавляю серьезно. — Без охраны пока не ходи никуда. Я Петьку предупрежу. И жить тебе лучше пока с моими, — добавляю торопливо.

Через пять минут отбой, а я тут девочку свою уговариваю.

— Мы так не договаривались, Женя, — заявляет она.

— Да я не думал, что ты на подставу нарвешься, — сохраняя остатки спокойствия, выдыхаю в трубку.

— Ладно, — нехотя соглашается София. — Я сделаю все, как ты скажешь.

— Спасибо, роднуль. Люблю тебя, — шепчу в трубку.

— Я тебя тоже, кажется, полюбила, — бесхитростно признается София.

«Что значит «кажется»?» — пыхчу, пряча трубку под матрас.

Кладу под подушку майку так, чтобы выглядывал край. Ложусь на кровать и утыкаюсь носом в тонкий трикотаж. Представляю, как им вытиралась Соня, и даже не подозреваю, в какую мы с ней западню угодили.

Только следующим утром, когда на складе меня кто-то толкает в бок, понимаю, что нельзя было привозить в колонию тонкую нежную девочку. Смертельно опасно!

— Слышь, Катран! — отойдя в сторону, смеется отморозок в наколках. — Я вчера с твоей телкой оттянулся по полной. Она так орала. Еще просила, — изгаляется он. Но подойти поближе очкует.

Будь это левая телка, я бы отшутился. Но когда речь заходит о Соне, меня подрывает. Будто в одно мгновение падает планка, выключая защиту и инстинкт самосохранения.

Сейчас я могу только бить. Так бить, чтобы каждый ушлепок, влезший на мою территорию, не сразу поднялся. А когда все-таки встанет, навсегда бы понял, кого бояться.

— А ну иди сюда, — в полпрыжка оказываюсь рядом. Бью с ноги, обрушивая удар за ударом. Отморозок падает. Накидываюсь на