— Ты… ты убийца, — прошептала я.

— Да, — он сказал это так просто, как другие говорят о погоде. — Я убийца, бандит, мафиози. Все, что ты о таких, как я, слышала и читала. И еще хуже. Но это меня не останавливает. А тебя?

Он наклонился ко мне, и я почувствовала запах его одеколона. Тот же, что и в камере. Дорогой, мужской, с нотками кедра и кожи. Запах, который заставлял мое тело вспоминать.

— Остановись, — прошептала я.

— Не хочу, — он поцеловал меня в шею, и по телу пробежала дрожь какие мягкие у него губы и как колется аккуратная щетина провел языклм и снова поцеловал медленно жадно. — Три дня я думал только о тебе. О твоей коже, о твоих стонах, о том, как ты сжималась вокруг меня. Ты стала наркотиком, от которого нет лечения.

— Я тебе не принадлежу!

— Принадлежишь, — он выпрямился и посмотрел мне в глаза. — С того момента, как согласилась прийти ко мне в камеру. С того момента, как я вошел в тебя первым. Ты носишь мою печать, Людмила. И будешь носить всегда.

Я попыталась встать, но он мягко, но непреклонно вернул меня в кресло.

— Сиди. Мы еще не закончили разговаривать.

— О чем нам говорить? Ты разрушил мой брак! Унизил меня перед всеми!

— Я освободил тебя, — его голос стал жестче. — От жизни с мальчиком, который не знает, что такое настоящая страсть. От притворства, что ты довольна получать крошки, когда можешь получить все.

— Что все?

Он широко развел руки, показывая на роскошь кабинета.

— Это. Деньги, власть, уважение. Место рядом с мужчиной, который может дать тебе весь мир. Или уничтожить любого, кто посмеет тебя обидеть.

— За какую цену?

— За ту, которую ты уже заплатила, — он снова сел за стол. — Ты уже моя, Людмила. Рустам тебя трогал, но не менял. А я изменил. С первого раза.

Он был прав, и это было самое страшное. В его объятиях я чувствовала то, чего никогда не чувствовала с Рустамом. Животную страсть, которая пугала и пьянила. Ощущение себя женщиной, а не маленькой девочкой.

— Теперь ты останешься здесь, — продолжил он. — Навсегда. Это твой новый дом.

— А если я не хочу?

— Тогда тебе будет больно, — он сказал это с такой простотой, что у меня кровь застыла в жилах. — Очень больно. Но ты все равно останешься. Потому что деваться тебе некуда.

Он открыл ящик стола и достал планшет. Включил, пролистал что-то и повернул экраном ко мне.

На экране была фотография Пашки. Мой брат сидел в каком-то подвале, привязанный к стулу. Живой, но очень напуганный.

Воздух вышел из легких со свистом. Мир сжался до размеров экрана планшета.

— Пашка…

— Жив, здоров, и таким останется, пока ты будешь послушной девочкой, — Джахангир убрал планшет. — Стоит тебе попытаться сбежать или выкинуть какую-то херню, и твой братишка превратится в фарш. Медленно и болезненно.

— Ты чудовище, — прошептала я.

— Да, — он кивнул. — И это чудовище заботится о тебе. Видишь, как все просто?

Простота — это когда у тебя есть выбор. А когда выбора нет, это называется рабством.

— Что ты хочешь от меня?

— Всего, — он встал и подошел к окну. — Твое тело, твою душу, твою преданность. Хочу, чтобы ты забыла о существовании других мужчин. Хочу, чтобы ты принадлежала мне полностью.

— А взамен?

— Взамен я дам тебе жизнь, о которой ты не мечтала. Потому что была слишком мала, чтобы о таком мечтать.

Он повернулся ко мне, и в его глазах был огонь. Не только похоти — чего-то большего. Одержимости.

— Я буду твоим богом, Людмила. И твоим демоном. Буду тем, кто дает и тем, кто отнимает. Единственным мужчиной в твоей жизни.

— А если я скажу «нет»?

— Ты не скажешь, — он усмехнулся. — Потому что знаешь, что я прав. В камере ты почувствовала то, чего не чувствовала никогда. И хочешь почувствовать снова.

Он приблизился ко мне, и я почувствовала, как тело начинает дрожать. От страха. От ожидания. От проклятого возбуждения, которое я не могла контролировать.

— Сними платье, — повторил он. — Сейчас.

— Нет.

— Тогда я сниму его сам. И порву. А это очень красивое платье. Жалко будет портить.

Его руки легли мне на плечи, начали медленно спускать с них лямки. Я не сопротивлялась. Не потому, что не хотела. Потому, что не могла. Мое тело не слушалось разума.

— Вот и умница, — прошептал он, когда платье упало к моим ногам.

Я стояла перед ним в одном нижнем белье, и чувствовала себя жертвой, приготовленной для жертвоприношения. Его взгляд скользил по моему телу, жег кожу, как прикосновение раскаленного металла.

— Красивая, — пробормотал он. — Еще красивее, чем я помнил.

Он обошел меня кругом, как покупатель оценивает товар. И я позволила. Потому что знала — если не позволю, будет хуже. Намного хуже.

— Знаешь, что я собираюсь с тобой делать? — спросил он, остановившись у меня за спиной.

— Что?

— Сначала я сломаю тебя. Полностью. Так, чтобы от старой Людмилы ничего не осталось. А потом слеплю заново.

Его руки легли мне на талию, притянули к себе. Я почувствовала его возбуждение через ткань брюк.

— А сейчас, — прошептал он мне на ухо, — я напомню тебе, кому ты принадлежишь.

Он развернул меня лицом к себе и поцеловал. Жестко, требовательно, не оставляя места для сопротивления. Его язык проник в мой рот, завладел им, вбивался глубоко сплетаясь с моим языком. Дико страстно. И самое страшное — мне это нравилось.

* * *

Мое тело откликалось на его прикосновения, несмотря на ужас. Кровь бежала быстрее, дыхание сбивалось, внизу живота разливалось незнакомое тепло.

Предательство собственного тела — это худший вид предательства. Потому что убежать от себя невозможно.

— Чувствуешь? — прошептал он, прерывая поцелуй. — Чувствуешь, как твое тело помнит меня?

— Отпусти…

— Никогда, — он подхватил меня на руки и понес к большому кожаному дивану в углу кабинета. — Ты моя навсегда, Людмила. И чем быстрее ты это поймешь, тем легче тебе будет.

Он положил меня на диван и навис сверху. Большой, сильный, опасный. Хищник, который поймал свою добычу и теперь будет играть с ней, пока не надоест.

— Скажи, что ты моя, — прошептал он, расстегивая мой лифчик одной рукой.

— Нет.

— Скажи, — он освободил мою грудь и сжал ее ладонью, большим пальцем поглаживая сосок.

— Нет…

— Тогда я буду добиваться этого, пока ты не сдашься, — он наклонился и взял сосок в рот, начал сосать и покусывать.

Волна удовольствия прокатилась по телу, и