– Лиам, нам нужно поговорить о том дне. Я хочу, чтобы ты знал: я всю жизнь буду жалеть о том, что сказала тогда Таллуле.

Стискиваю зубы и прячу дрожащие руки под стол, хватаясь за край диванчика так, что костяшки пальцев белеют.

– Луна, пожалуйста. Тебе не кажется, что сегодня мы и без этого пролили немало слез?

Она открывает рот, но, передумав, не говорит ничего. Я выдыхаю, почувствовав облегчение от того, что она не настаивает, и делаю большой глоток колы.

– Мне страшно, – еле слышно признается она, остервенело царапая большой палец.

Растерянно жду, когда она продолжит мысль.

– Боюсь, что буду завидовать этому ребенку. Боюсь, что возненавижу его. Она выглядела такой счастливой, Лиам. Эмма готова дать ему все то, чего всю жизнь лишала меня… Я не знаю, смогу ли переступить через боль, которую она мне причинила, и встретить этого ребенка с распростертыми объятиями. А если я неосознанно ему наврежу?

– Если ты так ставишь вопрос, значит, ты этого не сделаешь. Не сомневайся в себе, Лу. У тебя впереди еще много месяцев, чтобы привыкнуть, и, может быть, ты наконец сможешь высказать своей… Эмме все, что о ней думаешь.

– Может быть… – неуверенно отвечает Луна, насупившись, и я понимаю: эта тема закрыта.

Возвращаться пока не хочется, поэтому мы пешком отправляемся к Центральному парку. Идем рядом, соприкасаясь плечами, и этот простейший физический контакт меня успокаивает. Рядом с Луной я всегда чувствую себя подростком. Беззаботным. Свободным. Самим собой.

– Спасибо, что не оставил меня сегодня одну, – говорит она, останавливаясь.

– Ты поступила бы так же, – уверенно отвечаю я.

– Ну раз ты так говоришь.

– Говорю.

– Ладно.

– Хорошо.

– Отлично.

– Прекрасно.

– Господи, нам надо перестать так делать, – прыскает она.

Никогда, радость моя.

Со смехом забрасываю руку ей на плечи и целую в макушку. Так мы бок о бок и идем по парку с блаженными улыбками на лицах.

– Почему ты прислал мне то фото с того вечера на ярмарке?

Она так внезапно огорошивает меня этим вопросом, что я отстраняюсь. Тогда меня накрыло ностальгией, и я начал рыться в вещах. Среди них была и эта фотография. Я и сам не ожидал, что отправлю ее ей, но в минуту слабости мне, очевидно, захотелось разделить с ней момент.

– Было бы лучше, если бы я ее не присылал? – спрашиваю я, с тревогой ожидая ответа.

– Нет, наоборот. Это был особенный вечер…

Уверенность в ее голосе тает, и до меня доходит, что она чего-то не договаривает. Когда я собираюсь мягко подтолкнуть ее продолжить, она спрашивает:

– Я тебе никогда… Ты уже был влюблен в меня? То есть я хочу сказать…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, Лу.

Разворачиваюсь, чтобы посмотреть ей прямо в лицо, и двумя пальцами приподнимаю ее подбородок.

– Ты неправильно ставишь вопрос, Луна.

Она сглатывает и изнутри прикусывает щеку.

– Чт… а как правильно?

Я наклоняюсь к ее уху, вдыхаю аромат ее духов и шепчу:

– Может, однажды я расскажу тебе.

И с безмятежной улыбкой на лице отхожу. Сердце грозит выпрыгнуть из груди при мысли, что я чуть не предстал перед ней уязвимым. То, что я чувствую рядом с этой девчонкой, не описать словами. Луна Иден Коллинз вызывает зависимость. Она долбаное произведение искусства, которым можно любоваться, но нельзя трогать во избежание серьезных проблем.

– Лиам, ты не можешь просто сказать мне это и свалить!

Опомнившись, когда я успеваю уйти уже далеко вперед, она ноет мне вслед.

– Да? А сейчас я что, по-твоему, делаю?

– Ар-р-ргх. Как же я тебя ненавижу.

– И я тебя ненавижу, – беззаботно напеваю я, чтобы еще больше ее выбесить. – Шевели булками, Лу.

Когда мы доходим до машины, она все еще делает вид, что страшно на меня злится. Я закатываю глаза, но не могу не улыбнуться, наблюдая за этим представлением. Кажется, мы никогда не перестанем дурачиться. Стоит нам оказаться рядом, как начинается какая-то химическая реакция. Ощущения, желания, в конце концов, притяжение между нами становятся слишком опасными. И чем больше я пытаюсь это отрицать, тем больше это сводит меня с ума.

Стоит мне выехать на дорогу, как дьяволица тут же подключает свой телефон к зарядке, будто всегда так делала. Будто ее место – рядом со мной. Это напоминает мне о том, как я много лет назад только получил права. Лу была первой, кому я об этом рассказал, и нам хватило одного взгляда друг на друга, чтобы решить: мы выезжаем. Просто поедем куда глаза глядят. И незаметно для самих себя мы быстро оказались в Чарлстоне. В четырех часах пути от дома. Ей было четырнадцать, мне – шестнадцать. Ей нельзя было пересекать границу штата без разрешения родителей. Но нам было плевать. На один-единственный день мы с лучшей подругой будто пустились в бега, как Бонни и Клайд. Это одно из моих любимых воспоминаний о ней. Тогда мы еще не признались друг другу в чувствах, но, если бы я не рисковал в кого-нибудь врезаться, то всю дорогу смотрел бы только на нее. Как ее волосы развеваются на ветру. Как она улыбается. Слушал бы, как она поет, стараясь не делать это громче исполнителя. Тогда я был уверен, что нас не разлучит ничто и никогда. Я ошибался. Ее любви ко мне хватило лишь на одну песню.

Выплываю из воспоминаний, услышав первые ноты песни «Triggered» Jhené Aiko. Луна кричит, что обожает эту песню, и начинает чувственно извиваться. Но петь она ее, конечно, не стала бы, не звучи в динамиках голос певицы. Но я все равно вслушиваюсь именно в ее теплый и нежный тембр, от которого по телу бегут мурашки. И не потому, что она прекрасно поет, а потому, что из ее уст в сочетании с выразительными взглядами это явный призыв к сексу. И желание меня добить.

Черт побери, ты прав, я не в себе, ты прав,

Я хочу тебя здесь и сейчас.

Меня так давно не трогал никто,

как умеешь лишь ты.

Со мной ты всегда знаешь, как быть…

– Прекрати.

Бросаю на нее грозный взгляд, и эта паршивка закусывает губу, чтобы не рассмеяться, потому что знает, что вызывает во мне. В