Убедившись, что посетитель у Макса, я снова проверила, где Чарли, а потом вернулась в дом и незаметно проскользнула в укрытие, откуда был виден кабинет. Толстая стена между спальней Макса и его кабинетом на самом деле была встроенным шкафом с потайными дверцами по обеим сторонам, замаскированными под витражные панели. Любой, кто находился в одной из двух комнат, мог рассматривать абстрактные узоры на стекле, не догадываясь, что за ним подглядывают.

•

Когда Макс купил землю и начал строить дом, то попросил не беспокоить его по поводу архитектуры, планировки комнат, интерьера и мебели. Его интересовал только собственный кабинет. За проект дома отвечала Mãe. Она обратилась в местное архитектурное бюро и работала с ним с первых дней ветреной осени до самой цветущей весны. Вместе они придумали спрятать шкафы внутри стен, сделав их пригодными для хранения… или укрытия. Скрытые раздвижные дверцы, всего полметра в высоту, были оснащены электроприводом и открывались с помощью маленького пульта. Только Mãe и я знали их точное расположение, а пробираться внутрь, не считая меня, умел только пес.

•

Сцену знакомства и обмена любезностями я пропустила. Когда я оказалась внутри шкафа и принялась наблюдать, незнакомец уже уютно устроился в черном кожаном кресле напротив стола Макса, а верный Балисто дремал у его ног. Мужчины вели серьезный разговор, но я не слышала ни слова, поэтому осторожно потянула на себя одну из полок – спрятанный механизм открыл узкую щель между стеной и витражной панелью, выходящей в кабинет. Теперь я могла слышать беседу. Гость активно жестикулировал, словно рисуя в воздухе невидимые геометрические фигуры.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла Пальмира, наша экономка и по совместительству домашний диктатор. Она катила перед собой сервировочную тележку с двумя стаканами и высоким хрустальным кувшином с ее фирменным ежевичным лимонадом. Разливая темно-рубиновую жидкость, она обрушила на незнакомца лавину вопросов по-испански. Макс сидел за своим массивным столом, не вмешиваясь, и терпеливо ждал, пока Пальмира закончит и уйдет.

Больше всего Макс походил на редактора газеты из пятидесятых годов: высокий и жилистый, в безупречно выглаженной рубашке с небрежно повязанным галстуком. Всегда в жилете и никогда – в пиджаке. Рукава рубашки вечно закатаны. Вытянутое лицо с выразительными карими глазами, изогнутыми бровями и бифокальными очками, которые постоянно съезжали с носа. Волосы аккуратно подстрижены и зачесаны набок.

Сидя за рабочим столом, он мог править миром. Стол был завален папками, блокнотами, распечатками, газетными статьями, зарубежными журналами, карточками с заметками, видеокассетами и грудой тонких синих маркеров. Слева высилась старая пишущая машинка – небесно-голубая «Смит Корона Гэлакси 12» в черном чемоданчике. На ней лежала стопка свежих газет – как местных, так и иностранных.

Два беспроводных телефона изогнутой формы – черный и серый – стояли на зарядных базах на другой стороне стола. В кабинете не было ни компьютеров, ни фотографий, ни ламп, ни картин на стенах. Только карикатурный портрет Макса, нарисованный уличным художником в Лиссабоне.

Как бы мне ни было любопытно, кто наведался к Максу, я постаралась отстраниться от разговора. Этому я научилась давно – не прислушиваться к беседам отца с другими людьми. Хотя, надо признать, слова все равно проникали в уши, как незваные гости, и оседали в памяти. Я шутила, что у меня в голове, похоже, встроен диктофон.

Посетитель поднялся с кресла, снял бронежилет и достал из-за спины пистолет. Он обернулся, чтобы положить вещи на соседнее кресло, и на его желтой футболке я увидела сиреневую надпись «Лос-Анджелес Лейкерс» – название баскетбольной команды. Мужчина снова сел, скрестил ноги, но теперь молчал и просто потягивал лимонад, внимательно слушая монолог хозяина.

Всей речи Макса я не расслышала: его витиеватую тираду заглушал шум, который издавали полицейские за стенами кабинета. Лишь отдельные фразы пробивались сквозь гул, и одна из них привлекла мое внимание:

– Хочешь кого-то найти – ищи деньги. Деньги всегда выведут на след.

Вскоре голоса в холле зазвучали так громко, что я поняла: полицейские, видимо, закончили обыск и уже уходят. Я собиралась выбраться из укрытия, но вдруг услышала еще одну фразу Макса, которая меня озадачила:

– Страх и жадность – запомни эти два слова. Именно они управляют миром.

Макс любил делиться перлами своей мудрости, но никогда не раздавал чужакам ценных советов при первой встрече.

Я выскользнула из шкафа и вернулась в холл, который был заставлен коробками. В них сложили все, что полиция нашла из бумаг, – словно в этом и заключалась цель обыска и его обоснование. Я увидела модные глянцевые журналы, детские книги, всевозможные счета и квитанции, конверты, личные документы, медицинские заключения, календари, выписки по кредитным картам, даже инструкции к бытовой технике, блокноты с кулинарными рецептами и списки покупок для кухни. Они забрали раскраски моего сына и листы, на которых он рисовал планеты, ракеты и космонавтов. Упаковали мои фотоальбомы и блокноты с эскизами Mãe.

Они даже взяли мой школьный табель, который на самом деле был моим старым личным дневником. Его обложку я обклеила фотографиями поп-звезд и актеров – так в те времена делали все подростки. Большинство снимков с тех пор потускнели, хотя лица Джорджа Майкла, Саймона Ле Бона и Мэтта Диллона по-прежнему смотрелись неплохо. Этот дневник был моим тайным святилищем. Я записывала в него все, что приходило в голову: плохие стихи, путаные мысли, бездумные решения, диеты, планы тренировок, советы по макияжу, важные даты… Кое-где пестрели таблицы спряжения немецких глаголов и повсюду – бесчисленные телефонные номера: магазинов, отелей, даже крупных авиакомпаний с офисами в центре города. Их сотрудники были для нас незаменимы: они занимались организацией наших поездок. Некоторые страницы походили на путеводители по городу – с билетами в театр или музей, приклеенными поверх текста или рисунков… Я записывала цитаты из романов и пьес, пословицы… Старательно заносила в дневник все понравившиеся мне умные фразы, придуманные кем-то другим. «Не тыкай ягуара короткой палкой», – гласила пословица из Бразилии…

«Хорошая литература может родиться лишь из того, что не является литературой», – сказал Итало Кальвино. Еще я много цитировала Марселя Пруста: «Никогда не следует упускать возможность процитировать чужие мысли, которые почему-то всегда кажутся более интересными и значимыми, чем те, что приходят в голову нам самим». Однако больше всего высказываний в дневнике принадлежало Александру Дюма: «Жизнь – это буря, мой юный друг. В одно мгновение ты наслаждаешься солнечным светом, а в следующее – разбиваешься о скалы»[2].

Больше всего я ценила