– Это не обязательно.

– Не будьте грубым. – Она встала с двумя серыми пушистыми опоссумами, вцепившимися в ее кардиган.

– Вам не стоит брать их на руки. – Борясь с собственными мыслями, я сжимал пальцы в карманах брюк.

– В отличие от других диких животных, они почти не болеют ничем опасным для человека. – Она усмехнулась, глядя на опоссума, что сидел у нее на плече. – Это же ты, Уиллоу? Вечно ты себя вылизываешь. – Ее заразительная улыбка передалась и мне. – Она думает, что она кошка.

– Вы берете их на руки, и они не будут бояться людей. А когда они вернутся в природу…

– Знаю. Я пыталась их отвадить. Они любят лазить, и поскольку я каждый день их кормлю, они думают, что я их мама, – она вздохнула. – Они никогда меня не боялись.

Четыре недели подряд я наблюдал, как она ходит на эту поляну, в то время как к другим по выходным приезжают посетители. Кто-нибудь хоть раз приезжал к каждому из учеников.

А к ней никто и ни разу.

Мы шли обратно в класс, и Тинсли без умолку болтала про опоссумов, рассказывая о них так, словно они были ее лучшими друзьями.

Она была одинока.

За ее непослушанием и нахальством я видел, насколько одинокой она была.

Она была несчастной.

Возможно, эта печаль зародилась еще до того, как она приехала в Мэн. Что на самом деле она оставила в Бишоп Лэндинг? Поверхностную дружбу? Неприветливый особняк? Мир, в котором ее не замечали, не ценили и не любили?

Две недели назад она перестала выпрашивать свой телефон.

– Они составляют мне компанию. – Она вошла в класс вслед за мной, все еще рассказывая про опоссумов. – Наверное, вы думаете, что я глупая, но они все, что у меня есть. Мне будет грустно, когда они разбегутся. Но я желаю им всего самого лучшего, – она улыбнулась собственным мыслям. – Животные лучше людей.

– Как так?

– Они не осуждают. Не ненавидят. Если бы у людей были такие же добрые сердца, как у опоссумов, мир стал бы гораздо лучше.

Если бы у людей были такие же добрые сердца, как у Тинсли Константин, во мне возродилась бы вера в человечество.

Следующие несколько часов мы занимались. Она написала несколько контрольных, потом пошла на ланч, а потом посетила мои уроки. День она закончила, оттирая полы в качестве наказания за утреннее опоздание.

Мойка полов ничему ее не учила. Но я не делал исключений. Если она нарушала правила, я ее наказывал. Я был последовательным в своих решениях.

Через тридцать минут она переместилась в дальний угол класса. Когда она согнулась, ее юбка задралась снова, но теперь я не отвел взгляда.

Она стояла, склонившись на коленях, и мне были отлично видны ее обтянутые белыми трусиками интимные места. Плотно облегающие трусики вторили очертаниям подтянутых, молодых ягодиц. Полоска тонкой ткани, пролегающая между ног, впивалась в юную плоть, прокладывая откровенную, захватывающую дух дорожку от одной девственной дырочки к другой.

Поерзав на своем стуле, я ощутил, как распространяется жар и набухает плоть у меня между ног.

Чертова юбка вряд ли задиралась так высоко сама. Теперь я подозревал, что это не ветер шалил с ее подолом сегодня утром.

Она играла с огнем, будя зверя, с которым не сможет совладать. Что бы ни происходило, какие бы намерения у нее ни были, мне нужно будет сделать ей выговор.

Но у меня был стояк, я был весь в огне, и все внутри меня выворачивалось наизнанку. Контроль над моей тайной ускользал. Я не мог работать. И я не мог подойти к ней со стояком и вожделением, что курсировало в моих венах.

Я заставил себя смотреть на экран ноутбука и изучать план на завтрашние уроки. К тому времени, как она вернула ведро и швабру в шкаф, я уже взял себя в руки.

– Я закончила. – Она взяла ручку с моего стола и повертела ее в пальцах. – Что дальше?

– А дальше мы перейдем к твоему желанию привлечь к себе внимание.

Она перестала вертеть ручку.

– Если не принимать во внимание острые ощущения, то твоя попытка оголиться перед учителем выглядит жалко и бессмысленно. – Я мрачно посмотрел на нее. – Это призыв обратить на себя внимание.

Не поведя бровью, она посмотрела мне в глаза.

– Обратить внимание?

– Это неправильный способ показать свою беззащитность, ревность и одиночество.

– Ладно. – Она осторожно положила ручку и повела плечами. – Значит, вот что вы об этом думаете.

– Если ты иного мнения… – я махнул рукой в воздухе. – Валяй. Здесь можно еще много полов помыть.

– Ладно. – Она обошла вокруг стола и встала на расстоянии вытянутой руки от меня. – Вы говорите, что жажда внимания – это нечто плохое, но разве потребность во внимании не базовая для человека? Что за брак без внимания со стороны супруга? Что за священник без внимания своей паствы? Что за ребенок без внимания родителей? – она отвела взгляд и моргнула. – Разве внимание не самый большой подарок, который мы дарим друг другу?

Она выпрямилась, глядя на меня пытливыми голубыми глазами. Умными глазами.

У нее удивительный ум.

Каждый день, что я проводил рядом с ней, обещал новые повороты, скользкие темы, непредсказуемые аргументы. Я еще никогда не был в таком ментальном и физическом тонусе.

– Да, – голос у меня надломился, и я прочистил горло. – Но чтобы ты понимала, такое внимание не то же самое, что привязанность.

– Я знаю.

– И показывать свой зад учителю – это отрицательное проявление внимания.

– Отрицательное? – она поставила кулаки на стол. – Разве мое тело отрицательно? Или мои трусики? Вы же их уже видели, когда сами просили их снять. Так что такого отрицательного у меня под юбкой?

– Не перевирайте мои слова, мисс Константин, – мой голос хлестнул, словно бич, и она сделала шаг назад. – Когда вы дурно себя ведете ради того, чтобы на вас обратили внимание, то наказание становится вашей наградой. Это отрицательное внимание, которое я не хочу вам оказывать. И я не желаю больше никогда видеть ваше нижнее белье.

Отвернувшись, я уставился в экран ноутбука.

Она немного помедлила, ее дыхание было быстрым и поверхностным. А потом она неторопливо пошла к двери.

На пороге она помедлила и посмотрела на меня через плечо.

– Вы были кое в чем правы. Я действительно одинока, отец Магнус.

Она вышла в коридор, и я почувствовал глубинный, неприятный укол какого-то чувства, которое прошло по всему моему телу. Я не знал, что это именно, но мне хотелось от