«Ты сделаешь ей больно, – раздается в голове голос, похожий на голос того монстра. – Такой девочке не нужен такой мальчишка, как ты. Такой гадкий. Ты смотрел, как он умирает, и ничего не сделал».

Чувствую, как подступает тошнота.

– Лиам?

Со второго этажа слышится голос сестренки. Перепрыгиваю через ступеньку, чтобы поскорее подняться. Чарли завернулась в плед, ее светлые волосики спутались и прилипли к зареванным щекам.

– Опять, – шмыгает она носом.

Я хотел бы ее успокоить, но слова застревают в горле. Мне казалось, что все осталось в прошлом.

– Мне страшно.

Этот несчастный голосок убивает меня. Ночные кошмары начались у нее, когда мы сюда переехали. Но несколько месяцев назад ее улыбка вернулась. И ведь должно было что-то случиться, раз воспоминания вернулись. Меня бесит, что я ничего не могу поделать с ее болью. И еще сильнее – то, что мать не воспринимает ситуацию всерьез. Крепко обнимаю Чарли и сижу так, пока плач не стихает. Когда она успокаивается, мы возвращаемся на кухню. Увидев Луну, сестра замирает.

– Луна? А что, уже утро?

– Нет, Тыковка.

Луна целует ее в лобик.

– У вас тут пижамная вечеринка без меня?

Луна смеется и уходит с Чарли на диван, оставляя готовку сэндвичей мне. Услышав, как они перечисляют имена актеров, которых считают нереально горячими, отворачиваюсь и поднимаю глаза к небу. Эти девчонки меня когда-нибудь угробят, точно говорю. И я готов умереть миллион раз, лишь бы им ничего не угрожало.

Глава 7. Лиам

♪ Lost the Game – Two Feet

Музыка всегда, сколько я себя помню, была частью моей жизни. Каждый звук, каждый аккорд дурманили меня словно тяжелый наркотик. И самое удивительное в музыке – когда она захватывает тебя целиком, боль отступает. Она работает как природное обезболивающее. Достаточно закрыть глаза и представить вокруг себя лучший мир, мир, где ты главный герой собственной истории, где нет ни горя, ни опустошенности. Поэтому, несмотря на то что после ухода отца у меня с гитарой сложные отношения, музыка все еще остается моим спасением, моим источником счастья. Но и боли тоже. Одни песни уносят меня в наши с ней общие воспоминания, другие – вскрывают грудную клетку.

Мы с Луной по-разному относились к музыке. Я прибегал к ней, чтобы успокоиться, а Луна – чтобы заглушить тишину и сбежать. Теперь мне ясно, что музыка спасла нас обоих. Каждого – по-своему. Мы представляли, как создадим лейбл и будем подписывать контракты с артистами, которые изменят жизни слушателей так же, как изменили наши. Я исполнил эту мечту, когда создал в Чикаго независимый лейбл, но теперь, после этой сделки, она по-настоящему ожила. Затронул бо́льшую аудиторию и плюнул в лицо всем тем, кто сомневался в моих способностях. Тем, кто смеялся над моими амбициями. Тем, кто, едва заметив, что ты готов дерзнуть на большее, чувствует угрозу и делает все, чтобы погасить пламя внутри тебя. Я, человек асоциальный и сломленный, теперь занимаю пост генерального директора. Звучит неплохо, хотя неприятное послевкусие все же мешает мне насладиться этим сполна.

Луна. Имя, источающее ядовитый фимиам.

♪ Отпиваю виски, глядя на город сквозь огромное панорамное окно кабинета. Я только вернулся в Нью-Йорк после серии встреч с продюсерами. Пытался затянуть визит насколько было возможно, но пришло время взглянуть прошлому в глаза. В двадцать пять лет, с огромным грузом ответственности на плечах, я не могу позволить себе потерять голову из-за бывшей возлюбленной. Если растеряюсь, увидев ее, – перестану себя уважать. У меня и без того полно забот. Директора конкурирующих лейблов только и ждут промаха и кружат вокруг моих артистов, как акулы, почуявшие кровь.

Я улыбаюсь, читая только что пришедшее от Маттео сообщение, в котором он предлагает мне пойти поохотиться. Так и написал, слово в слово. Какой ненасытный. Подумать только – когда-то я замечал лишь одну девушку во всем белом свете. Помню, как искал в Интернете, когда не мог облечь свои чувства в слова, «почему у меня болит в груди, когда Луна на меня смотрит». Вот что я вбивал в поисковую строку. Черт возьми, каким же я был дебилом. Сейчас я смеюсь, вспоминая об этом. Но тогда, увидев результаты поиска, мне было не до смеха. Чем больше я читал, тем больше убеждался, что умру от какой-нибудь болезни сердца. Целую неделю я вдвое чаще занимался спортом и не ел сырные сэндвичи на гриле. А потом до моего недоразвитого мозга наконец дошло, что нет, мой час еще не пробил. Я просто влюбился в лучшую подругу. Единственную девчонку, в которую влюбляться было нельзя. Девчонку, которая восхищала меня просто тем, что существовала. Дышала. И я не мог позволить этому случиться.

Стоит лишь подумать о ней – и меня захлестывает ярость. Пальцы крепче сжимают бокал, а челюсть сводит так, что боль тут же отдает в затылок.

В дверь стучат, и я, переселив желание разнести все к чертям, ставлю бокал на мини-бар.

– Войдите.

В кабинет проскальзывает Саманта, моя заместительница.

– Привет, Лиам, – бросает она.

Приветствую ее кивком, и она проходит к столу, ладонью скользнув от моего предплечья до плеча. Саманта, бесспорно, эффектная женщина. И ее намерения на мой счет вполне прозрачны. Совсем как ее блузки. Но я придерживаюсь золотого правила: не смешивать работу и удовольствие. И инстинкт самосохранения подсказывает мне прикидываться дурачком рядом с ней.

Я отворачиваюсь к окну, сунув руки в карманы, когда в дверь снова стучат. Чужой голос разрешает постучавшей войти и сесть. Повисшее в воздухе напряжение становится почти осязаемым. В голосе Луны мне знакома каждая интонация. Гнев. Печаль. Радость. В конце концов, когда-то ее голос был моей любимой мелодией. И хоть эта сука-судьба и развела нас до нашей первой ночи, мне достаточно лишь закрыть глаза, чтобы услышать потрясающий звук, срывающийся с ее губ, когда она кончает. Но сегодня мой слух улавливает тревогу. Какая приятная мелодия. Никто не хотел бы появиться в кабинете босса всего через несколько дней после вступления в должность. Подавляю охватившую меня эйфорию, чтобы не упустить ни слова из их разговора.

– Рада видеть, что тебе уже лучше, – начинает Саманта.

– Спасибо.

– Ты, должно быть, догадываешься, почему тебя сюда вызвали.

Тишина стоит такая, что еще чуть-чуть – и я услышу, как ее сердце