Она и бровью не ведет от резкости моего тона. Изо всех сил борюсь с желанием обхватить ее горло и сжимать, пока пульс не исчезнет у меня под пальцами. Приближаюсь так, что ее дыхание, сдобренное алкогольными парами, касается моей кожи. Она снова сорвалась, но в этот раз я не чувствую к ней никакого сострадания.

– Что ты сделала с Луной?

Софи улыбается, а меня сотрясает дрожь страха.

И я взрываюсь. Теряю самообладание.

Вцепившись пальцами в хвост, толкаю ее к комоду, стоящему позади. Гримаса боли искажает ее лицо. Она не кричит. Нет, она слишком горда для этого, но прерывистое дыхание выдает страдания.

– Ты делаешь мне больно, – пищит она.

– Так отвечай на вопрос, черт возьми.

– Она была жива, когда я уходила.

Ощущение такое, будто в меня впились сотни бритвенных лезвий.

– Что ты имеешь в виду?

Она слышит, как мой голос ломается. И то, что за этим следует, меня не удивляет. Потому что Софи Смит питается чужими слабостями. А у меня есть только одна – Луна.

Затем с ее губ срывается истерический смешок. Отшвыриваю ее, потрясенный тем, что это девушка, которая когда-то была частью моей семьи.

– Видел бы ты свое лицо, – фыркает она. – Я просто пошутила. Не трогала я твою принцессу.

Она выплевывает последнее слово так, словно это что-то мерзкое. Скрепя сердце, готовлюсь услышать «пока», но оно не звучит. Пытаюсь понять, говорит ли она правду, по ее пустым глазам. Будь это ее рук дело, она похвасталась бы в открытую – с прядью волос, капелькой крови. Чем угодно, лишь бы это было драматично.

– Чтоб тебя здесь не было, когда я вернусь.

– Ты говорил, что я смогу переехать к тебе после лечения.

– Это была ложь, чтобы побудить тебя не сдаваться, – рычу я.

На мгновение мне даже захотелось поблагодарить ее за то, что она успокоила меня. Если Луна исчезла, то не потому, что хотела избежать нашего разговора. Она не лгала мне.

Не зная, где ее искать, выхожу из пентхауса, оставляя Софи в истерике звать меня. Раздается звонок, и я с облегчением читаю на экране имя Маттео.

– Я до сих пор не знаю, где она, – прямо говорю я. – Боюсь, это как-то связано с тем подонком.

Только его клокочущее дыхание отвечает мне в течение нескольких бесконечно долгих секунд.

– Я знаю, где она, – говорит он хриплым голосом, от которого леденеет кровь. – Еду к тебе.

И бросает трубку, не дав мне времени ответить. От его резкого тона все вокруг плывет, и я набираю полные легкие воздуха, чтобы не упасть.

♪ Пронизывающий ветер позднего октября, ласкающий лицо, не успокаивает. Вокруг, несмотря на поздний час, не утихает шум нью-йоркской жизни. Блеск небоскребов, толпа, равнодушная к нарастающей внутри меня панике, вызывают желание закричать. Не проходит и полминуты, как мое внимание привлекает визг шин. Черный «Форд Мустанг» Маттео останавливается с визгом шин. Бегу к нему.

– Залезай, – приказывает Маттео.

Я замираю. Маттео – воплощение спокойствия. Он никогда не теряет самообладания. И все же в этот момент в моей голове срабатывает нездоровая тревога.

– Лиам, садись в чертову тачку, – повторяет он, выводя меня из транса.

Едва я забираюсь внутрь, как звучит рев мотора, и я спешу пристегнуться. Тишина в салоне – это мука. Глаза друга не отрываются от асфальта, пальцы сжимают руль. Он ведет нервно, подрезает и обгоняет, проскальзывая между машинами на бешеной скорости. Я уверен, что мы не разобьемся – Маттео потрясающий водитель, и, если бы это было необходимо, я доверил бы ему свою жизнь. Но его молчание, напряженные плечи и настороженный взгляд только сильнее заставляют меня ощущать повисшую в воздухе опасность.

– Выкладывай, – требую я.

Он резко выруливает на левую полосу, чтобы обогнать такси.

– Я нашел кое-что на ноутбуке Луны.

Я могу по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз он называл ее по имени. Голос Маттео ломается, и мое сердце вместе с ним.

– Что случилось? Ты узнал его имя?

– Выслушай спокойно то, что я тебе сейчас скажу.

Он слишком резко тормозит у знака «Стоп», когда мое дыхание застывает в легких. Затем лучший друг смотрит на меня впервые с тех пор, как мы отъехали от пентхауса. И то, что я вижу в его налитых кровью глазах, приводит меня в ужас, от которого все внутренности скручиваются в узел: боль. Душераздирающая боль.

Маттео снова трогается с места, а затем говорит замогильным голосом:

– Я получил доступ к ее почтовому ящику. Сначала не нашел ничего странного, поэтому восстановил удаленные за последние семь лет письма. Пять писем, если быть точным. Одно – ее отцу, два других – Камилле и Трэвису, одно – бабушке и одно… тебе.

Опять горит красный.

– Что за письма?

Маттео сглатывает, проводя усталой рукой по лицу, а после снова трогается и продолжает:

– Прощальные.

Сердце пропускает удар, и силы покидают меня. Слезы наворачиваются на глаза при одной только мысли о мире, в котором Луна больше не дышит.

– Маттео, я ничего не понимаю.

– Вот.

Он протягивает мне телефон. Хватаю его дрожащими руками и с замирающим сердцем. Шум колес растворяется в звенящей в ушах пустоте, когда я читаю первое слово.

Лайм,

Я пишу это письмо, надеясь, что твой адрес остался прежним. Боюсь узнать, что ты меня заблокировал, поэтому не звоню. Прошло два месяца, четыре дня и двадцать три минуты с тех пор, как ты уехал, не попрощавшись. Я не виню тебя. Я даже представить себе не могу ту боль, которую ты испытываешь из-за исчезновения Чарли. Знаешь, иногда я звоню ей. Помню, как ее сообщение на автоответчике всегда вызывало у тебя улыбку. Я тоже улыбаюсь, представляя себе мир, где она не сердится на меня, где я приняла правильное решение.

Мне так больно. Все внутри горит. Я больше не сплю. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу ваши с Чарли счастливые лица. А потом появляется Дэниел. Я должна была сказать тебе правду. Может быть, тогда ты был бы рядом со мной сейчас. Может быть, тогда мне бы не так сильно хотелось проглотить пол-аптеки. Но я хочу, чтобы все это прекратилось. Я чувствую себя грязной. Кому я буду нужна после того, что он со мной сделал? Тебе вот я больше не нужна. Все, чего я хотела, – это помочь тебе, Чарли, твоей семье. Он знал, что я не позволю, чтобы с вами что-то случилось. Его подлый шантаж помешал мне