– Кадры с места происшествия… – начал Саймон и вздохнул, не закончив.

– Я с самого начала знал, что наша Сара – прочная девчонка.

– Без сомнений!

– Больно было?

Я молча кивнула, изменившись в лице.

– Ничего-ничего. Железо в огне закаляют. Теперь тебя ничем не возьмешь.

Мне вдруг жутко захотелось спросить их, как отреагировал Гектор на случившееся со мной, говорил ли что-нибудь, интересовался? Но смущение не позволило осыпать гонщиков вопросами. Им не нужно даже догадываться о моих чувствах к восемьдесят пятому. На самом деле я была рада, что он не пришел и не увидел меня в таком состоянии. Ни тогда, ни на следующий день, ни после. Это лишило бы меня последней надежды на отношения с ним.

Чем ближе был час выписки, тем чаще я думала о Гранж Пул Драйв – в частности, о Соулрайде. Напоминала себе, как во время сильной боли все связанное с восемьдесят пятым вылетало из моей головы, не оставляя следа. Так ли серьезны мои чувства к нему? Не сильнее тяги к жизни, не сильнее пережитых мучений уж точно. Эта авария что-то во мне изменила. Я никак не могла понять, что именно.

Время от времени меня одолевало противоречивое желание встретиться с Гектором под любым предлогом, ведь я столько пережила и могу позволить себе любой каприз. Но, вспоминая о своем внешнем виде, я отбрасывала эти мысли. Тем не менее во мне тлела глупая надежда, что через пару мгновений Соулрайд зайдет в мою палату в самом обычном прикиде, как тогда, в забегаловке, и без всякого притворства улыбнется мне, назовет по имени, обнимет и успокоит. Сладкие грезы, далекие от реальности… Сколько бы я ни прислушивалась к шагам снаружи, сколько бы я ни вставала, чтобы выглянуть за дверь, Гектора там не было и не могло быть.

С горькой усмешкой на губах я возвращалась в постель и включала музыку, за последние недели ставшую моей спутницей еще прочнее, чем раньше. Песни Led Zeppelin долгие дни помогали мне справляться с болью, от которой тишина становилась ненавистна, невыносима. Вместе с этой музыкой я прошла то, чего не пожелаю врагу. Подобно губке она впитывала мои страдания и теперь всегда будет напоминать о тех минутах и часах, когда хотелось только умереть побыстрее и больше не мучиться.

Мной овладела меланхолия. Да, выходит, я ошибалась. Во многом. Мнила себя манипулятором, ослепленная самоуверенностью, пользовалась людьми, строила планы… И все ради того, чтобы привлечь внимание мужчины. Это моя самая главная ошибка. Предположить, будто такая, как я, может вызвать интерес у такого, как Гектор. Даже если с ней что-то случится. Даже если что-то серьезное.

Будь у него чувства, разве продолжил бы он оставаться в тени и скрывать их после того, как я оказалась в больнице? Если бы я хоть что-то для него значила, разве не пришел бы он меня навестить? Хотя бы за компанию с остальными, чтобы не выделяться. Я переоценила себя и свои силы. Все, кому я действительно важна, приходили в эту палату. Даже чертов Патрик.

Все это убого и несправедливо.

Я никогда не получаю то конкретное, чего желаю больше всего.

Преступная жалость к себе породила во мне неприязнь ко всему окружающему, особенно к стенам больницы, где я столь дорого заплатила за свою смелость. К моменту, когда ожоги превратились в гладкие розовые пятна, а брови и ресницы хоть немного отросли, я была уже не в силах находиться взаперти. Собрала кое-какие вещи, переоделась и ускользнула, выгадав момент, когда Фергюсон совершал плановый обход, а Джессика отошла в туалет, оставив регистратуру пустовать в этот самый спокойный час.

Затравленно озираясь, я быстро спускалась по лестнице, накинув на голову капюшон и надеясь, что меня примут за странного посетителя, а не за сбежавшего пациента. Несколько медсестер из другого отделения проводили меня подозрительным взглядом, с прищуром обернулись, но, заметив, что мне никто не препятствует, тоже не стали ввязываться.

Слишком просто оказалось оттуда сбежать, и потому я ожидала какого-то подвоха впереди. Не ошиблась. Со скудным рюкзачком на спине и в домашней одежде я выбежала на широкие бетонные ступени у больничного входа, выдохнула и сбросила капюшон, полагая, что опасность быть разоблаченной уже позади. Но стоило сделать шаг за порог, кто-то выкрикнул:

– Это она!

– Фрай?

– Она!

– Извините, Сара? Я представляю…

Меня обступили непонятно откуда взявшиеся люди с диктофонами и компактными камерами, помещающимися в ладони. Боясь, что они могут привлечь внимание персонала больницы, я пыталась растолкать их, прорваться сквозь плотную толпу, ругалась и огрызалась, но все тщетно. Неужели они до сих пор ошивались здесь! Спустя столько дней?

– Сара, пожалуйста, пару слов для…

– Мисс Фрай, меня зовут Дэвид, я из газеты…

– Как вы себя чувствуете?

– Действительно ли вы получили ожог второй степени?..

– Ваше лицо было изуродовано?..

– Вы бы хотели получить награду за свой поступок?..

– Вы встречались с пострадавшими? Они благодарили вас? Предлагали деньги?

Мужчины и женщины повышали голос, перебивая друг друга, а я взвыла от бессилия и затопала ногами, как ребенок, что пытается отпугнуть собаку. Точнее, целую свору, окружившую его. Неужели мой побег раскроется таким глупым образом? Если Фергюсон заметит этот фарс, он меня убьет.

– Прочь! Довольно вопросов!

Угрожающий бас задушил крики журналистов. Они смолкли, растерянно озираясь, и в смятении расступились. Непонятно откуда взявшийся мужчина беспардонно схватил меня за локоть и потащил за собой. В недоумении я даже не додумалась воспротивиться. Усадив меня на переднее пассажирское, Соулрайд сел за руль и дал по газам, прежде чем репортеры успели опомниться и состряпать из увиденного новый инфоповод. А ведь со стороны можно было заподозрить, будто между мной и Гектором что-то есть, судя по его поведению.

Гектор напряженно молчал, с излишним усердием выворачивая руль на поворотах. Я тоже не спешила говорить, исподтишка поглядывая на него. Мужчина был одет максимально просто, но благодаря специфической фигуре и хищной харизме выглядел притягательно даже в этих голубых джинсах и темно-зеленой вельветовой рубашке поверх белой майки.

Такой обыкновенный. Сидит хмурится, везет меня куда-то, похитив из больницы. Может, я брежу? Лежу в палате под препаратами и вижу желанный сон.

Соулрайд казался раздраженным, будто делал то, чего в действительности не хотел. С крайне серьезным выражением лица и плотно сжатыми губами восемьдесят пятый не отводил глаз от дороги, предоставив мне возможность любоваться своим профилем, от которого веяло чем-то первобытным, диким и неправильным.

Из динамиков еле слышно доносился мотив Deftones