Услышанное мне не польстило, напротив, расстроило. Почему они восхищаются? Разве можно было поступить иначе? Любой человек на моем месте сделал бы то же самое, разве нет?

Да, мне не повезло, я оказалась там одна. Но не окажись на месте вообще никого, эти люди, скорее всего, сгорели бы заживо, прежде чем смогли прийти в себя и выбраться из помятого автомобиля.

Да, теперь я вынуждена справляться с безумной болью и бояться взглянуть на себя в зеркало. Но это пройдет со временем, а лицо, ныне покрытое кровавыми язвами, восстановится. По крайней мере, так мне обещают. А я стараюсь верить в это изо всех сил.

Да, когда жжение становится невыносимым, я сожалею, что оказалась там в тот вечер и на рефлексах бросилась в огонь. Мне кажется несправедливой полученная «награда» за отвагу. Но едва боль утихает и дает мне поспать хоть немного, я корю себя за малодушие и эгоизм, которые так презираю в Гвен. Эти люди живы, я тоже. А могло быть иначе. Разве было бы мне сейчас лучше, если бы я проехала мимо?

Я и не знала бы, что упустила возможность стать «героиней» ТВ-новостей.

11. Я все видел

– Ну, Сара, как мы поживаем?

– Паршиво, – отозвалась я, вяло приподнимаясь в постели.

Изучив мой характер за две недели, доктор Фергюсон лишь доброжелательно хмыкнул.

– А ты вспомни, как плохо было в самом начале, и нынешнее положение покажется тебе манной небесной. Тут к тебе в гости просятся, кстати. И очень настойчиво.

– Кто? – с робкой надеждой спросила я.

– Глава спасенного семейства. Поблагодарить хочет. Впускать?

– Впускайте. И всех остальных, кто придет, тоже. Надоела изоляция.

К концу второй недели моего пребывания в госпитале раны, оставленные вскрывшимися волдырями, почти затянулись и выглядели как плоские красноватые кратеры. Приемлемо по сравнению с тем, как все выглядело ранее.

– Кое-кто очень обрадуется. Ладно, я ухожу. Кстати, на тебя тут медсестры жаловались. От мази не отказывайся. Знаю, что надоело. Но надо довести лечение до конца. Таковы правила. Зайду завтра утром.

Фергюсон вышел, и через минуту на его месте появился невысокий мужчина: поджарый, с седыми висками, но на лицо не очень старый, лет сорока пяти. В руках он держал гигантскую плетеную корзину, забитую соками, фруктами и шоколадом. Рассматривая его, я позабыла о том, как сама выгляжу.

– Сара Фрай? Бедняжка… – приблизился он. – Меня зовут Джеймс, я пришел, чтобы поблагодарить тебя за спасение своих близких. Раньше к тебе не пускали, и я не мог… Потом сказали, ты сама запретила, чтобы кто-либо приходил. Не представляю, сколько тебе пришлось вынести! Я так тебе благодарен!

Его голос полнился состраданием, а жалостливый взгляд не отрывался от моего лица на протяжении всей речи. Когда мужчина закончил, я безрадостно хмыкнула:

– Неужели все так плохо?

– О чем ты?.. – осекся он и потупил глаза.

– Вы знаете.

– Бедное дитя! Мне тебя очень, очень жаль. Но я безмерно тебе благодарен!.. Если бы ты в тот вечер не проезжала мимо… Если бы не рискнула!

– Они еще тут? Я с ними так и не пересеклась.

– Глорию и Макса, это мои дети, выпишут завтра, а Линда, это жена, еще останется здесь ненадолго. У нее оторвался тромб прямо за рулем, из-за чего все и случилось. Вот, теперь восстанавливается. Мы обязательно придем к вам все вместе еще раз!

– Я тоже скоро выпишусь. Надоело мне здесь.

Я бы выразилась грубее, но не хотелось разочаровывать человека, видевшего во мне святую.

– Ах да! – Он, казалось, так опешил от моего вида, что совсем забыл о корзине. – Прими это в знак нашей благодарности. Я в любом случае оставлю это здесь, откажешься ты или нет.

– Ладно уж, – усмехнулась я. – Вон там поставьте.

Выпроводить Джеймса оказалось куда сложнее, чем я предполагала. Но это было только начало. Гости повалили как из рога изобилия, заставив меня пожалеть о снятии запрета на посещение. Привыкшая к уединению, боли и собственному уродству, теперь я терялась, когда потребовалось снова общаться с людьми, которые так или иначе задерживали взгляд на красных пятнах, недавно бывших ожоговыми пузырями. Вы еще не видели их в самом расцвете, думала я. И слава богу. Ваша психика бы не выдержала.

Сперва меня навестили Патрик и Гвен (первый явно по принуждению), затем ребята из тату-салона, и все приносили что-то с собой, так что угол палаты оказался вскоре заставлен, словно съедобный алтарь. А вечером, когда время посещения кончилось, несмотря на строгий запрет врача, ко мне прорвались несколько гонщиков – Тревор, Саймон и Генри, только что с тренировки. Как ни странно, им я была рада больше всего – они напомнили мне о Гранж Пул Драйв, по которому я, оказывается, так скучала.

От мужчин пахло потом и бензином, но это не доставило мне неудобств, а даже понравилось. В этом было что-то неподдельное: их запахи говорили о том, что парни не стали тратить время на дорогу домой и душ, выбрав скорее увидеть меня.

– Мне тоже однажды лицо обожгло открытым огнем, когда двигатель внезапно загорелся, – задорно рассказывал Саймон, присаживаясь на край больничной койки. – Ничего страшного, видишь? Все равно я красавец, все зажило.

Остальные захохотали и тоже подошли ко мне.

– Да уж, красавец, конечно. Не слушай его, Сара.

– Мы тебе там кое-что принесли. Вижу, что не первые.

– Да, поставьте в общую кучу. Я все это и за месяц не съем, наверное. Спасибо вам, ребята. Так скучаю по Гранж Пул Драйв… по всем вам!

Я действительно была тронута их визитом – даже больше, чем можно было ожидать. Они оказались единственными из посетителей, кто не причитал по поводу состояния моей кожи и возможных шрамов, а просто махнул рукой, не понаслышке зная, что любая рана заживет, а облик не является главным.

– Так давай мы тебя украдем и свозим туда!

– Ты идиот, что ли? – возмутился Генри. – Кто ее отпустит?

– И кстати, где твои ожоги?

– Не видели вы меня неделю назад, – усмехнулась я, осматривая их воодушевленные лица.

– А ты молодцом держишься, Сара.

– Ага! Уотербери тобой гордится.

– Уотербери?

– Ну да. Теперь ты героиня. Нас переплюнула по степени известности.

– Да ну вас! Не выдумывайте.

– Серьезно! Не веришь?

– Ты тут телевизор не смотришь, что ли?

– Видела один репортаж, но… думала, все уже забыли.

– Уотербери – городок не