– Ты не могла догадаться сразу, Роли. Это было нереально, – призвав себя к спокойствию, сдержанным голосом заверяю я.

– Для тебя было бы реально, Дима. Или ты станешь отрицать, что сумел бы отличить меня от Ари в первые же минуты, даже если бы она вела себя как я?

– Ты приводишь совсем неправильный пример.

– Почему же?

– Потому что я знаю, что у тебя есть сестра-близнец, а ты не знала о существовании Власова. Это имеет огромное значение. Невозможно с лету заметить подмену, если даже не думаешь о возможности, что у твоего мужа есть брат. Так что послушай меня внимательно: тебе не в чем себя винить. Наоборот – ты должна гордиться собой так же, как горжусь тобой я.

Мои слова вынуждают Роли замереть, в удивлении захлопав своими влажными, покрасневшими глазками.

– Ты гордишься мной? – тихо переспрашивает она, будто не верит, что правильно расслышала.

– Конечно горжусь, – обхватываю рукой ее шею, поглаживая большим пальцем нежную, тонкую кожу, успокаивая этим действием не только Каролину, но и себя. – Ты переиграла его, Каролина. Ты переиграла Власова, который играл со всеми нами на протяжении долгого времени. И тебе потребовалось всего три дня, чтобы во всем разобраться и спасти не только меня, но и Влада. Поверь мне, он тоже гордится тобой, пусть никогда не скажет об этом вслух.

Ожидаю, что Каролина по обычаю начнет опровергать возможность того, что Влад способен испытать к ней хоть одну положительную эмоцию, однако она этого не делает. Просто замолкает ненадолго, обдумывая мои слова, а затем хмурится и задает вопрос:

– Значит, ты совсем не злишься на меня?

– Нет, – уверенно отвечаю. – Я злюсь на кого угодно, но только не на тебя.

– Тогда почему ты приказал не подпускать меня к себе? – на этом вопросе ее голос подрагивает, но отнюдь не от обиды или грусти.

Роли злится. И имеет полное право. После всего, что она пережила ради моего спасения, логично, что бестия просто хотела увидеть меня. Но я не мог позволить этому случиться. Не только из-за моего жуткого физического состояния, которое повергло бы ее в ужас, но и из-за морального хаоса.

За свои тридцать пять лет я много жести повидал: реки крови, кишки и другие выпотрошенные органы, отрезанные руки, ноги, головы, выколотые глаза и так далее. Мертвые, изуродованные тела встречались на моем пути постоянно и зачастую виновником смертей был я. Но одно дело – видеть трупы ничего не значащих тебе людей, и совсем другое – труп человека, который был тебе родным и близким с самых пеленок. Это день и ночь. Ощущения убийственные. Особенно когда в мозгу ежесекундно гудит осознание, что Давид, гниющий на моих глазах, умер по вине уебка, который находится рядом с моей женой и неизвестно что с ней делает.

Как ни крути, подобная дичь оставляет след даже на такой устойчивой психике, как у меня.

В первые часы после пробуждения в больничной палате я по-прежнему видел искаженное мертвое лицо Давида, по-прежнему слышал его последние слова и ощущал убийственный смрад, пропитавший каждый куб воздуха и меня вместе с ним. Мне требовалось время, чтобы убедить себя, что все прошло и что я нахожусь в одной из комфортных клиник Влада, а не в адски душном железном ящике.

А когда я более-менее пришел в себя, меня ждала следующая непростая задача – выслушать рассказ Влада обо всем, что произошло во время моего отсутствия, и справиться со своими эмоциями.

Сказать, что их было много, и каждая из них негативнее другой, – ничего не сказать.

Власов поставил под удар Каролину. Рисковал ее жизнью и планировал убрать Влада ее руками. И, разумеется, я не дебил – сразу осознал, что Сану удалось сделать с моей женой то, о чем я настрого запрещал себе думать, лишь бы не подохнуть от злости и дикой ревности. Однако невозможно вечно игнорировать правду. Рано или поздно она против твоей воли насквозь пропитывает разум, и от нее больше не спрятаться. Остается только встретить ее с широко раскрытыми руками и принять, пропустив сквозь себя очередную лавину боли.

Этим я и занимался несколько дней после спасения, пока также восстанавливался физически. Я не хотел ни слышать, ни видеть Каролину, пока не был бы полностью уверен, что при встрече не стану хоть в чем-то ее упрекать и вываливать на нее свое негодование и сжирающую все внутренности ревность.

Она этого не заслуживает.

Она не виновата.

Она не предавала меня.

Она спала с ним, думая, что он – это я.

Не знаю, сколько раз за минувшую неделю я повторил в уме эти фразы прежде, чем сумел стопроцентно убедить себя в этом. Не меньше тысячи, наверное. И сейчас повторяю в тысячу первый.

– Дим… Ты слышал меня? – напряженный, озадаченный голос вытягивает меня из потока мыслей, и я концентрирую взгляд на любимых зеленых глазах.

– Конечно, – заставляю себя слабо улыбнуться, надеясь увидеть ответную улыбку, но Каролина остается предельно серьезной.

– Ты ответишь мне, почему не хотел меня видеть? Настолько, что даже не явился на похороны Давида.

– Все не так, Роли, – качаю головой в ответ на ее абсурдные мысли.

Похороны я пропустил не из-за Каролины. И не из-за отстойного самочувствия, а потому, что успел попрощаться с Давидом там, в треклятом гараже. Сто раз успел, пока сидел напротив его тела. С меня довольно. Идти на похороны, на которых даже гроб нельзя было открыть, чтобы не заставлять всех собравшихся блевать и ужасаться, не видел смысла.

Однако жене об этом решаю не говорить. Ей не стоит слышать, что я видел и чувствовал, пока пытался не сдохнуть. Она и без того подавлена и расстроена. Ни к чему усугублять ее моральное состояние мерзкими историями.

Выдохнув, провожу пальцами по ее щекам и наконец отвечаю на ее вопрос:

– Поверь, я хотел увидеть тебя больше всего на свете, но, прежде чем вернуться к тебе, я должен был хоть немного стать похожим на живого человека. Как внешне, так и морально. Я не мог допустить, чтобы ты увидела меня в том неадекватном состоянии. Это не привело бы ни к чему хорошему.

По недовольному выражению лица вижу, что Каролина не одобряет мое решение справиться со всем в одиночку, но спорить не начинает. Только спрашивает:

– А сейчас, значит, ты считаешь, что мы сумеем прийти к чему-то хорошему? – поджимает губы,