– Давид, не отключайся, – громко требую я. – Что он сказал?

– Не думаю, что тебе его слова чем-то сейчас помогут. Нам ничего уже не поможет. Мы здесь подохнем.

– Не говори так.

– Я говорю, как есть.

– Нет! Нас могут найти. А точнее, нас обязательно найдут. Я в этом уверен, – категорично твержу я, непонятно, кого из нас двоих больше желая убедить в этом.

Шансы на спасение мизерные. В таких жарких условиях без воды мы протянем не более двух суток, а Давид, возможно, еще меньше, ведь в последние дни он ничего не ел, а пил в основном только виски. Плюс его избили куда сильнее, чем меня. Черт! Полное дерьмо! Хватит ли Каролине такого мизерного количества времени, чтобы понять, что рядом с ней нахожусь не я, и суметь вызвать на помощь?

Сильно сжимаю веки, запрещая мерзким, пробуждающим во мне зверя мыслям и кадрам ворваться в мою голову, чтобы не довести себя до бешенства. Я не могу позволить тратить сейчас драгоценные силы на ярость и ревность. На страх и безысходность. Это не поможет, а лишь быстрее загонит меня в гроб.

– Так что он тебе сказал? – повторяю вопрос, пытаясь сидя подвигаться, чтобы хоть немного размять затекшие, раскаленные мышцы.

Брат не открывает глаза и не отвечает, чем заставляет думать, что снова отключился.

– Давид! Очнись!

– Я не сплю.

– Тогда ответь.

– Он сказал мне об Ангелине, – наконец выдает он тихо, но жестко, устремляя на меня яростный взгляд. – Он в красках описал мне, как ему понравилось трахать мою жену. Вот что он мне сказал.

Его ответ вместе с лютой ревностью и болью во взгляде будто сковывают металлическими оковами еще и мое горло, в разы усложняя способность дышать.

– Мне очень жаль, – произношу я, не разрывая с братом зрительного контакта.

– Мне тоже, – тут же отвечает он, без пояснений заявляя, что Власов также сообщил ему и о своих грандиозных планах на мою жену. – Правда, твой случай принять будет полегче, чем мне мой.

Хмурюсь, абсолютно не понимая смысла его слов.

– Твоя жена, без сомнений, сдаст мерзавца Владу, как только поймет, что рядом с ней не ты… а Ангелина с самого начала знала, с кем имеет дело и была не против этого. Понимаешь? – он кривится на сей раз не только от боли, но и от глубочайшего разочарования, наполнившего его глаза. – Она связалась с ним… потому что он похож на тебя. И наивно поверила… что сумеет предотвратить вашу с Карой свадьбу. Этот урод говорил о каком-то видео… Я толком не понял, да и неважно. Главное – моя жена совсем рехнулась из-за чувств к тебе, раз додумалась связаться с незнакомцем просто потому, что он твоя вылитая копия.

Молчу, впитывая в себя информацию и пазл за пазлом складываю в уме ясную картинку мотивов и действий Ангела.

Дурочка. Влюбленная, безмозглая дурочка, которая непонятно на что надеялась и самой себе подписала смертный приговор. Ведь долго размышлять не надо, чтобы догадаться, кто именно решил убрать ее. Удивительно, что они позволили ей прожить так долго, а не ликвидировали сразу же, как она подкинула Каролине видео.

– Они убили ее, – озвучиваю свои выводы вслух, и Давид кивает.

– Да. Они убили и ее, и ребенка, который был хрен пойми чьим, – с горькой усмешкой произносит брат, утраивая во мне чувство жалости к нему. – Теперь я не уверен, что он был моим. И, к счастью, никогда не узнаю.

Не имею понятия, что сказать. Кажется, все слова неуместны в данном случае. Просто смотрю на изувеченное лицо Давида и тусклые глаза до тех пор, пока его губы не растягиваются в улыбке, будто брата что-то развеселило.

– Что такое? – захлебываясь жарким воздухом, интересуюсь я.

– Ничего, просто смешно.

– Что именно?

Давид недолго молчит, прикрывая глаза, и с той же странной улыбкой произносит:

– Смешно, что я все равно продолжаю любить эту суку ничуть не меньше, чем раньше, – веселый тон нисколько не скрывает отчаяние Давида, скручивающее мне всю область диафрагмы.

Я снова не знаю, что сказать, чтобы облегчить его состояние, поэтому решаю промолчать, ловя себя на мысли, что касаемо женщин мы с Давидом чертовски похожи.

Я тоже не способен изменить свое отношение к Каролине, что бы она ни творила. И минувшие несколько месяцев наглядно доказали это.

А если она переспит с близнецом, мое отношение к ней тоже совсем не изменится?

Непроизвольный хриплый стон вибрирует в горле, лютая ярость кислотой растекается по организму. Но я держусь. Молчу. Дышу. Тяжело. Надсадно. Опускаю голову и закрываю глаза, заклиная себя не думать сейчас ни о чем, кроме желания выжить и выбраться отсюда. И вроде вскоре получается. Бессонная ночь сказывается, мысли приглушаются, а силы покидают меня, наконец отключая мой мозг на неопределенное количество времени.

Просыпаюсь от ноющей боли во всем теле и рези в пересохшем горле. Глубоко вдыхаю, но душный воздух, с примесью мочи и пота, не насыщает легкие. Лишь обжигает их, зарождая желание закашляться и проблеваться. Приложив немалые усилия, сдерживаю рвотный порыв и открываю слипшиеся веки.

Я все в той же комнате. Тут все так же жарко. И все так же пахнет безысходностью. Но стоит увидеть Давида, и облегченный выдох выбирается из горла.

– Сколько я проспал? – хрипло спрашиваю я, морщась от яркого света лампы.

– Не знаю, – еще тише отвечает брат, глядя в одну точку.

Его лицо влажное и смертельно бледное – вижу это даже сквозь подтеки крови. Рубашка под пиджаком, который он не может снять из-за прикованных рук, насквозь мокрая. Весь его вид говорит о том, что Давиду плохо куда больше, чем мне. И, сука, я снова готов заорать на всю комнату от ощущения беспомощности и осознания грядущей беды.

– Держись, Давид… Нужно потерпеть. Нас обязательно найдут, – повторяю я тихо, но требовательно. – Слышишь? Нас скоро найдут. Ты только не сдавайся, ладно?

– Помнишь, как мы в детстве играли в Робина Гуда? – внезапно спрашивает он, продолжая смотреть прямо перед собой потухшим взглядом. – Помнишь, как мы пытались обокрасть Верхова, но нас поймали с поличным?

Не совсем понимаю, почему он вспомнил именно ту нашу идиотскую детскую шалость, но радуюсь, что Давид говорит хоть о чем-то. Его молчание я бы сейчас не выдержал.

– Конечно помню. Тогда наша выходка чуть не зародила крупный конфликт между Верховым и нашей семьей.

– Да… Мы знатно облажались.

– Согласен.

Мы ненадолго замолкаем. Я продолжаю тяжело дышать, изо всех сил пытаясь не потерять