– Сделаешь это, и ты можешь навсегда забыть о беззаботной жизни. Это я тебе гарантирую.

Смех уебка разлетается в пространстве, ударяется о стены и прилетает в центр звучным эхом, обостряя сильную боль в черепе.

– Ты уж прости, но у тебя вряд ли получится вернуться с того света, – сквозь смех произносит он, а затем отвлекается на сигнал смарт-часов (моих, блять), которые окольцовывают его запястье. – О, так, ладно. С тобой, конечно, очень весело, Дима, но мне пора. Не хочу заставлять любимую ждать меня еще дольше. И так задержался тут с тобой. Но ты не переживай, я не оставлю тебя здесь скучать в одиночестве.

Ожидаю, что он прямо сейчас покончит со мной, лишив не только жизни, но и возможности уберечь Каролину от него. Однако я ошибаюсь. Видимо, для этого человека быстрое убийство кажется не таким интересным и слишком милосердным для брата, которого, по его словам, он совсем не ненавидит.

Власов отходит в другую часть помещения и открывает дверь, за которой с моего ракурса ничего невозможно разглядеть.

– Вносите.

Двое мужчин затаскивают обмякшее тело мужчины. Он сильно избит, лицо полностью покрыто кровью, а голова опущена, но я все равно мигом узнаю, кого ко мне привели.

Давид.

Брата бросают на пол, к противоположной стене от меня, и приковывают так же, как прикован я. Давид никак не реагирует, продолжая пребывать в отключке. Я же вновь свирепею настолько, что начинаю доставлять удовольствие своей копии тщетными попытками вырваться из оков, наполняя помещение резким лязгом цепей.

– Сука, за него ты тоже заплатишь, клянусь, – обещаю я непоколебимым голосом, словно реально верю в свои слова. Словно не скован цепями и кандалами. Словно без проблем могу встать и уничтожить мразь собственными руками.

Власов усмехается, переводя на меня задумчивый взгляд, и вдруг снова подходит ко мне ближе.

– Вместо того, чтобы распылять энергию на угрозы, мог бы потратить ее на переговоры со мной. Честно, я удивлен, что ты даже не попытался умолять меня передумать и не пообещал мне достать все звезды с неба, лишь бы уговорить не трогать Каролину.

А вот теперь усмехаюсь я.

За кого он меня принимает? За тупоголового идиота, не имеющего гордости? Он реально думает, что я не понимаю, с кем имею дело и что, даже если душу дьяволу продам, не смогу его переманить на свою сторону? Так хочу огорчить придурка.

– Я лучше ведро говна сожру, чем стану хоть о чем-то умолять жалкого северянина, – выплевываю я презрительно вместе со сгустком крови, чем не вызываю в собеседнике ни капли желаемого раздражения.

– Вижу, мы с тобой похожи не только внешне, – отмечает он, расплываясь в довольной улыбке. – И это лишь еще раз доказывает, что я без труда стану тобой и займу твое место.

На этих словах близнец желает поставить точку в разговоре и разворачивается, чтобы уйти. Однако перед самым выходом я бросаю ему в спину:

– Она догадается.

Уверенно, четко, твердо. Словно моя жена самая рассудительная и внимательная женщина на свете.

Тварь оборачивается, пару секунд молчит, а затем произносит:

– Возможно, и догадается, – наступает недолгая, выводящая меня из себя пауза, а после он добавляет: – Но, когда это случится, для тебя уже будет поздно, Дима.

Дверь за близнецом со скрежетом закрывается, и я навостряю слух. Шаги нескольких людей отдаляются, слышится стук закрываемых дверей и звук мотора. Несколько секунд, и машины покидают неизвестную территорию, где нас с Давидом оставили, погрузив в невыносимую духоту и тишину.

Я прикрываю веки, тяжело дыша и заклиная себя не заорать во всю глотку, чтобы выпустить на волю весь гнев, отчаяние и страх за Роли. И у меня получается. Я молчу. Не издаю ни звука, если не считать тихие хрипы на каждом выдохе. Сдерживаю в себе весь лютый пиздец, что начинает безжалостно раздирать меня изнутри острыми кинжалами. Кажется, каждый нерв, вены, артерии, мышцы и органы покрываются кровоточащими ранами, стоит представить, что совсем скоро к моей девочке приедет моя копия, а она будет думать, что это я.

Сжимаю кулаки и челюсть до боли, подавляя в себе очередной звериный рык. Кровь стекает по лицу, смешиваясь с потом. Картинки, вставшие перед взором с Каролиной в главной роли, обжигают раны и опаляют легкие с горлом хлеще, чем жаркий воздух железного ящика, в котором мы с Давидом валяемся.

Открываю глаза и концертируюсь на брате. В отличие от меня, он полностью одет. В тот самый костюм, в котором был на кладбище. С одной стороны – я рад, что хоть одного из нас не оставили с голой задницей, с другой – будучи полностью голым, я обливаюсь потом. Каково Давиду в костюме – даже представлять не хочется.

Зову кузена, желая привести в чувство, но не получается. Он без сознания и пребывает в отключке следующие неизвестно сколько часов, пока я ни в какую не могу заснуть. Голову насилуют жуткие мысли, а тело – жара и лютая жажда, которую усиливает мерный плеск воды, доносящийся за стенами.

Не имею понятия, куда нас привезли, но мы определенно находимся возле какого-то водоема. Река это, озеро или море – не знаю. Который час – тоже, но судя по ощутимо увеличившейся температуре в железной комнате, солнце на улице достигло зенита.

Совсем скоро от жажды и перегрева начинает кружиться голова, перед глазами все двоится, ротовую полость сводит. Один лишь шорох со стороны Давида помогает мне не потерять сознание и поднять взгляд на брата.

– Давид, – снова зову я и на сей раз в ответ получаю болезненное мычание на пару со звоном цепей. – Давид, очнись. Давай же.

– Что за черт? – хрипит он, поднимая голову и с трудом приоткрывая глаза. Пытается подвигать руками, но цепи ограничивают его движения. – Где мы?

– В полной жопе.

Кузену требуется почти минута, чтобы очухаться и суметь шире раскрыть глаза, чтобы осмотреть меня.

– Ты голый, – отмечает очевидный факт.

– Я в курсе.

– Это он с тобой сделал?

– Кто он?

– Ублюдок, как две капли воды похожий на тебя.

– Ты его тоже видел?

– Да, – мрачно усмехается брат и закашливается от боли. – Прежде чем избить меня, он со мной мило пообщался.

– О чем? Что он тебе сказал? Помнишь? – игнорируя тошноту и усилившееся головокружение, закидываю Давида вопросами.

– Конечно помню, – еще одна усмешка скрывается с подбитых губ. – Такое не забыть, – откидывает