Повисла тишина. Тяжелая, давящая тишина, в которой можно было услышать, как разбиваются сердца. Мое сердце разлеталось на тысячи осколков с каждым ударом.

— Мама останется вашей мамой, — сказал Камран. — Но Арина — моя вторая жена теперь.

Вторая жена. Вторая. Не единственная. Не особенная. Вторая.

Колени подгибались. Я цеплялась за Камрана, как утопающая за соломинку, но он стоял каменный, невозмутимый. Будто не замечал, что я умираю здесь, на глазах у его семьи.

"Жена, — металось в голове. — У него есть жена. Красивая, изящная жена. И дети. Семья. А я… я кто? Подстилка? Игрушка?"

Тошнота накатила новой волной. Кислота поднялась к горлу, и я зажала рот рукой, боясь блевануть прямо здесь.

Малика подняла на меня взгляд, и в ее глазах я увидела холод. Ледяной, презрительный холод женщины, которая смотрит на соперницу. На ту, что пришла разрушить ее семью.

— Понятно, — тихо сказала она. — Тогда добро пожаловать в семью… Арина.

И в этом "добро пожаловать" было столько яда под маской вежливости, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Раствориться в воздухе.

"Во что я вляпалась? — билось в висках. — Боже, во что я вляпалась? Я думала, что особенная, единственная, а я… я всего лишь любовница, которую он притащил в дом к жене и детям."

Ноги окончательно отказали. Я повисла на руке Камрана, пытаясь не упасть в обморок прямо во дворе дома Байрамовых.

Глава 13

В доме было шумно — десятки родственников, гул голосов, смех детей. Но я слышала только стук собственного сердца, который отдавался в висках барабанной дробью.

— Садись, — приказал Камран, усаживая меня на диван. — Дыши глубже.

Я подняла на него глаза, и он впервые за все время выглядел… виноватым? Нет, скорее раздраженным тем, что его планы пошли не так, как хотелось.

— Ты не сказал мне, — прошептала я.

— О чем?

— О том, что у тебя есть жена.

— Есть много вещей, о которых я тебе не говорил.

Его равнодушие резануло больнее любого ножа. Я ожидала объяснений, оправданий, хотя бы попытки как-то сгладить ситуацию. Вместо этого получила холодную констатацию факта.

— Почему? — голос дрожал так сильно, что я едва узнавала его.

— Потому что это не твое дело.

— Не мое дело? — Я встала, качнулась, но устояла. — Как это не мое дело? Я же… я думала, что мы…

— Что мы что?

— Что мы будем вместе. Только мы.

Камран рассмеялся. Коротко, без тепла.

— Ты много чего думала. Но я тебя не обманывал. Просто ты сама додумала то, что хотела услышать.

"Додумала. Я додумала, что он меня любит. Додумала, что я особенная. Додумала, что у нас будет счастливая семья."

— Но ты же говорил, что я твоя…

— Ты моя. Но не единственная.

Слова падали как камни, каждый оставлял синяк на душе. Я смотрела на этого мужчину, в которого была влюблена до безумия, и не узнавала его. Где была нежность? Где хотя бы попытка объяснить?

— Арина, познакомься с тетей Зулей, — сказал он, подводя ко мне пожилую женщину в черном платке. — Она жена моего дяди.

Женщина оценивающе посмотрела на меня, что-то сказала Камрану на чеченском. Он ответил резко, и тетя Зуля кивнула.

— Что она сказала? — спросила я, когда женщина отошла.

— Спросила, умеешь ли ты готовить.

— И что ты ответил?

— Что научишься.

"Научишься. Как будто я домашнее животное, которое нужно выдрессировать."

К нам подошла Малика. Она переоделась в домашнее платье, но все равно выглядела как королева. Рядом с ней я чувствовала себя самозванкой.

— Камран, нам нужно поговорить, — сказала она тихо.

— Не сейчас.

— Сейчас. Дети задают вопросы.

— Тогда отвечай на них.

— Как? Что я должна им сказать?

Камран повернулся к жене, и я увидела в его глазах вспышку раздражения.

— Скажи правду. Что папа привез вторую маму.

— Вторую маму? — Голос Малики дрогнул. — Они не поймут…

— Поймут. Дети все понимают.

— А как же наш брак? Наши клятвы?

— Ислам разрешает мужчине иметь до четырех жен. Ты это знаешь.

Малика побледнела, но держалась с достоинством.

— Знаю. Но я думала… надеялась…

— Надеяться — не твое дело. Твое дело — принять мое решение.

"Принять мое решение. Он говорит с матерью своих детей, как с собакой."

Я смотрела на эту сцену и чувствовала, как внутри все сжимается от ужаса. Вот он, настоящий Камран. Жестокий, эгоистичный, не считающийся ни с чьими чувствами. Даже с чувствами женщины, которая родила ему детей.

— Извини, — тихо сказала Малика и ушла.

Камран проводил ее взглядом, и на секунду его лицо смягчилось. Но только на секунду.

— Она расстроена, — сказала я.

— Переживет.

— Как ты можешь так с ней? Она же мать твоих детей.

— Именно поэтому она и останется в доме. Но это не значит, что я должен спрашивать у нее разрешения на свою жизнь.

Его хладнокровие пугало. Я поняла — для него мы обе были просто функциями. Малика — мать детей, хранительница дома. Я — новая игрушка, которую хочется сломать.

— А если бы она ушла? — спросила я.

— Не уйдет.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что ей некуда идти. И потому что дети останутся со мной.

"Дети останутся со мной. Он использует детей как оружие против их же матери."

К нам подошел его отчим. Высокий, седой, с лицом, высеченным из камня.

— Сын, нужно поговорить.

— Слушаю, папа.

— Наедине.

Камран кивнул мне.

— Жди здесь. Никуда не уходи.

Они отошли в сторону, и я осталась одна среди чужих людей. Все смотрели на меня с любопытством, но никто не подходил. Я была чужой. Незваной гостьей на семейном празднике.

Через несколько минут вернулся Камран. Лицо мрачное, движения резкие.

— Что случилось? — спросила я.

— Ничего особенного. Семейные дела.

— Что сказал твой отчим?

— Что ты слишком молодая. И что не понимаешь наших традиций.

— А что ты ответил?

— Что это мой выбор. И что он должен его уважать.

Камран сел рядом со мной, взял за руку. Его пальцы были холодными.

— Арина, я знаю, что тебе сейчас тяжело. Но ты должна понимать — здесь все по-другому.

— По-другому как?

— Здесь мужчина — глава семьи. Он принимает решения, а женщины их выполняют. Без споров, без истерик.

— А если женщина не согласна?

— Тогда ей лучше научиться соглашаться.

В его голосе прозвучала угроза, завуалированная, но понятная.

— Ты меня пугаешь.

— Не пугаю. Объясняю правила игры.

— А если я не хочу играть по этим правилам?

Камран повернулся ко мне, и в его глазах мелькнуло что-то опасное.

— Ты уже играешь. С того момента, как согласилась поехать со мной.

— Но я не знала…

— Не знала что? Что у меня есть семья? Что я не собираюсь менять свою жизнь ради двадцатилетней девчонки?

Его слова били как пощечины. Каждое слово оставляло след, каждая фраза добавляла боли.

— Ты называешь меня девчонкой.

— Потому что ты ею и являешься. Наивной девчонкой, которая насмотрелась сериалов про любовь.

— А что тогда я здесь делаю?

— Учишься быть женщиной.

— Какой женщиной?

— Моей.

Он поцеловал меня — жестко, требовательно, не обращая внимания на то, что за нами наблюдают десятки глаз. Это был поцелуй хозяина, метящего территорию.

Когда он отстранился, я увидела в углу комнаты Малику. Она стояла с дочерьми и смотрела на нас. В ее глазах не было ненависти. Была усталость. Смертельная усталость женщины, которая поняла — борьба бесполезна.

— Иди к ней, — сказал Камран. — Познакомьтесь поближе. Вам придется жить в одном доме.

— Я не знаю, что ей сказать.

— Скажи, что будешь ее уважать. Что не собираешься занимать ее место.

— А чье место я буду занимать?