Кристина Юраш
Проданная драконом, купленная Смертью
Пролог. Позорный аукцион
— Продается жена! Кличка — Рианнон. Бесплодна, без магии, скучна в постели. Десять золотых! Кто даст больше? — разнёсся по залу голос моего мужа, герцога Абертона Арбанвиля, резкий, как удар хлыста по голой спине.
Эти слова вызвали улыбки на лицах гостей. Кто-то даже захлопал в ладоши.
По моей щеке прокатилась жгучая слеза стыда.
Я стояла посреди бального зала в одном нижнем белье — тонком, почти прозрачном, с кружевами.
Мои щеки были мокрыми от слез, но я не позволяла себе всхлипывать.
Не перед ними.
Не перед ним.
Не сейчас.
На шее у меня болталась веревка, как символ древнего обычая, согласно которому бесплодную жену можно выставить на торги, как скот. В знак мужской обиды за брачное «обманулово».
Попав десять лет назад в этот мир, я, очарованная каретами, нарядами, поместьями и каминами, влюбленная в своего мужа, даже представить не могла, что моя сказка закончится так!
Десять лет назад, сидя с книжкой в метро, боясь пропустить свою остановку, я мечтала о замке и личном драконе.
Видимо, судьба была глуховата!
И не расслышала, что я хочу быть любимой женой, а не лошадью в его конюшне!
— Возможно, ещё способна к рождению… если приложить усилия. Всего-то десять золотых! — усмехнулся муж.
Сколько? Да это же копейки! Это же рублей пятьсот, если перевести на наши!
— Надеюсь, сумма не слишком огромна за товар, увы, не первой свежести! — усмехнулся муж, стараясь меня унизить еще сильнее. — Десять золотых! Кто даст больше?
Мои серьги — подарок в день свадьбы — уже держала в руках баронесса Вельская, поворачивая их к свету хрустальных люстр.
— Какая изящная старомодная огранка! — любовалась она, и ее подружки захихикали. — Наверное, из тех времён, когда женщины искренне верили в настоящую любовь!
Зал рассмеялся.
Браслет — тяжелый, с гравировкой «Вечность» — сверкал на запястье маркизы Даррен. Она то и дело поправляла покупку. Она отдала за него двести золотых.
А мое серебристое платье, сшитое к этому дню — с вышитыми звездами по подолу — валялось у ног графа Морента. Он вытирал о него сапоги, оставляя грязные полосы на шелке. За пятьсот золотых он мог себе это позволить!
Сегодня мне исполнилось тридцать пять лет.
И вместо цветов, тостов и объятий — аукцион.
— Давайте не будем обижать леди! — крикнул старый барон. — Пятнадцать!
Мой муж резко взял меня за подбородок и посмотрел мне в глаза.
— Ты посмотри, как щедро, — заметил он. — Целых пятнадцать золотых! Я бы за такую тварь, как ты, и ломаного гроша не дал!
— Двадцать! — подхватил кто-то из задних рядов, и все захохотали, будто это был цирк, а не мой позор.
— Он бы мог просто развестись, — послышался женский взволнованный шёпот неподалеку. — А не пользоваться древним обычаем! Развестись куда проще!
— Проще, но дольше! Это может занять несколько месяцев, и тогда он не сможет жениться на матери своего ребенка вовремя. Ребенок не будет считаться законным.
— А ты не слышала разве? Его величество с каждым днем чувствует себя всё хуже и хуже. А детей у него. Прямых наследников тоже. Арбанвили — ближайшие родственники короля. И его величество желает завещать трон сыну герцога! Но сына нет. А эта — бесплодна. Что с неё взять?
Две дамы прятали шёпот за веерами.
— После того, как попыталась отравить любовницу мужа, развода быть не может. Бедняжка еле выжила! И чуть не потеряла драгоценное дитя! Быть может, нашего будущего короля! Я считаю — поделом. Приличные женщины не должны замечать, если у мужа вдруг кто-то появился. Я ведь уже пять лет не замечаю! — послышался шёпот в ответ. — Да, дорогой?
— Семнадцать! — крикнул «дорогой», вызывая у дам смех.
— Кто больше?! — усмехнулся мой муж. — Неужели ставки кончились? Вот видишь, такая, как ты, считай, бесплатно никому не нужна!
Я смотрела на мужа. Его лицо, словно высеченное из безупречного мрамора, оставалось неподвижным и холодным, как зимний ветер, пронизывающий до костей. Ни гнева, ни жалости, ни интереса — ничего не отражалось в его чертах. Лишь ледяная пустота.
Темные, почти черные волосы, аккуратно зачесанные назад, обрамляли высокий лоб, придавая его облику еще большую отчужденность. Голубые глаза, похожие на застывшие льдинки, всегда источали презрение, когда встречались с моим взглядом.
Они не моргали, не дрожали, просто смотрели — равнодушно, словно я была лишь призраком, тенью, не заслуживающей внимания.
На шее, как неизменный символ его власти, висел медальон с изображением дракона. Он никогда не снимал его, даже во сне.
Руки мужа, сильные, с тонкими, почти изящными пальцами, никогда не дрожали. Ни в гневе, ни в страхе, ни в радости. Они двигались с механической точностью, словно принадлежали не человеку, а созданному для власти механизму.
И в этом заключалась его самая страшная тайна — он не был злым или жестоким. Он просто не чувствовал. Никого. Ничего. Даже меня. И думал только о том, как с помощью сына стать регентом.
— Что-то мало за тебя дают, ты не заметила? Ты хотя бы улыбнись! Может, кто накинет золотой за твою почти искреннюю улыбку, с которой ты пыталась отравить мою возлюбленную и моего ребенка! — процедил он, улыбнувшись гостям.
— Абертон, услышь меня! Я никого не травила! Я бы никогда в жизни не убила бы человека! Тем более беременную! Кем бы он ни была! Я бы никогда не опустилась до такого! — прошептала я.
Я бросила взгляд на красавицу Мелинду Вейл, которая была еще так слаба после отравления, что сидела в кресле в окружении заботливых слуг, угадывающих каждое ее желание.
— Жалкий лепет оправданий, — шёпотом усмехнулся муж. — Неужели торги окончены? Какой скучный вечер! А я говорил, что такая жена, как ты, гроша ломаного не стоит! Оказывается, был прав! А если так? Вы можете делать с ней всё что хотите! Хоть служанкой, хоть забавой на одну ночь!
— Двадцать пять! — тут же послышался голос с задних рядов.
— О! Двадцать пять уже интересней! — заметил муж, глядя на меня с холодом презрения.
Я сжала пальцы в кулаки так, что ногти впились в ладони. В
