так же легко, как дышит. Полагаю, в этом часть ее очарования.
Пора.
Первый удар приходится по ее заднице — размеренный, рассчитанный взмах. Она приподнимается на цыпочки, но не издает ни звука. При виде красной полосы на ее заднице у меня встает.
— Ты уверена? — спрашиваю я, замахиваясь, прежде чем снова ее ударить. Я наношу два, три, четыре жестких удара, пока ее кожа не становится ярко-розовой, но она только качает головой и виляет попкой.
— Я же сказала тебе, — говорит она нараспев. — Пороть меня — это только возбудит, а не заставит говорить. — Она выставляет задницу. — Давай. Выкладывайся. Пожалуйста, скажи, что это только разогрев, и у тебя есть кое-что покруче.
Дерзкая маленькая сучка.
Я не позволю ей дразнить меня, но и опозорить тоже не позволю. Я снова и снова щелкаю ремнем, стараясь не бить слишком сильно, хотя внутренний голос спрашивает почему?
Почему я боюсь повредить кожу? Сделать ей по-настоящему больно? Мне нужны ответы, и, черт возьми, они нужны мне прямо сейчас.
От следующего удара она вскрикивает. Я разжимаю ладонь, отпускаю конец ремня и снова щелкаю им. Она вздрагивает, но продолжает извиваться в наручниках и дразнить меня.
— Вот это то, что я ждала. Вот так. Если ты хочешь меня возбудить, ты отлично справляешься.
Ее низкий мурлыкающий смех заставляет меня стиснуть зубы, прежде чем снова хлещу ее ремнем по заднице, нанося самый сильный удар. Мне доставляет удовольствие видеть рельефный рубец на коже. Слышать ее крик боли.
— Говори, — рявкаю я. — Что ты знаешь? Если ничего, зачем ты пришла к Виктору? Ты противоречишь сама себе, Изабелла.
Снова бью ремнем по ее ягодицам, начиная с того места, где остановился. Хорошая вещь в ремне — он наращивает интенсивность, каждый удар усиливает предыдущий. Мне не привыкать к маленьким шалостям в спальне. Я знаю, как сделать так, чтобы это было приятно и продлить жжение. Мужчину можно допросить с пристрастием. Женщине нужен более тонкий подход.
Когда она по-прежнему не отвечает, раздвигаю ее ноги, снова наматываю ремень на кулак и шлепаю им по ее голой, идеально розовой киске. Она шипит и зажмуривается, но я не упускаю из виду блеск влаги на ее половых губах. С трудом сглатываю, не обращая внимания на пьянящую дымку возбуждения, которая грозит ослепить меня.
Я шлепаю ее снова и снова, но она не двигается. Клянусь богом, судя по ее тихому стону и тому, как закрылись ее глаза, она на грани subspace7, ради всего святого.
Отбрасываю ремень и хватаю ее за волосы. Сжимаю их в кулаке и откидываю голову назад.
— Говори.
Она открывает рот, но не произносит ни слова.
— Если ты не скажешь мне, я узнаю, кто тебе дорог. Я испробую разные методы, чтобы вытянуть правду. Боль, страх, может быть, даже заслуженное удовольствие.
Я полон решимости сломить ее психологически, это самый эффективный способ получения информации от большинства заключенных. При этих словах ее глаза распахиваются, зрачки расширяются от возбуждения. Она облизывает свои идеальные губы.
— Пожалуйста, сделай это, — говорит она шепотом.
Ладно, это не работает.
Беру нож и медленно, демонстративно затачиваю его у нее на глазах. Звук скрежета металла о металл усиливает напряжение в комнате, и, клянусь, она выглядит возбужденной.
— Игра с ножом? — спрашивает она таким голосом, каким обычно говорят о каком-нибудь вкусном деликатесе. — Ммм.
Прижимаю лезвие к ее груди, и от прикосновения холодного металла кожа белеет.
Ее дыхание учащается, грудь поднимается и опускается. Ее широко распахнутые сияющие глаза смотрят на меня со смесью страха и возбуждения.
— Теперь что-нибудь скажешь?
Она с трудом сглатывает, облизывая губы. Член ноет, я представляю, как чертовски хорошо было бы, если бы этот великолепный, пухлый, влажный ротик обхватил его.
Еще один вариант, если он мне понадобится. Буду иметь это в виду.
Провожу ножом вниз, оставляя на ее коже едва заметную линию. Она вздыхает и выгибается навстречу лезвию.
— Что ты хочешь знать? — шепчет она хриплым голосом.
— Что задумал твой брат? — Поворачиваю нож и провожу им по изгибу ее груди. Она тихо всхлипывает и сжимает руки. Это первый признак слабости. Значит, она не непроницаема.
— Стой смирно, Изабелла, — резко говорю я низким командным голосом.
Мне нравится, как ее имя слетает с моих губ. Мне нравится, что она подчиняется мне. Завоевать внимание такой женщины — высшая радость для мужчины. Завоевать ее преданность — его абсолютный триумф. Красота мимолетна, но ее огонь и блеск, неукротимый дух и яростный интеллект, скрывающийся за этими пленительными глазами, — вот что ставит мужчину на колени.
Ее дыхание становится прерывистым, пока я продолжаю свой медленный, извилистый путь лезвием. Нож скользит по животу, и я вижу, как на ее лице отражаются эмоции: возбуждение, явное влечение и что-то, похожее на страх.
— Хорошая девочка, — тихо хвалю я. Все еще проверяю. Каждое слово и движение как лакмусовая бумажка. Замираю, держа нож прямо над ее лобком. Оставляю его там в качестве молчаливой угрозы. Когда она прикусывает губу и подавляет стон, поворачиваю нож так, чтобы твердый выступ рукояти оказался у нее между бедер. Нажимаю на него. Он легко скользит по ее гладким складочкам. Она дергается и хнычет.
— Ты хочешь кончить, Изабелла? Ты хочешь получить награду? — Обвожу рукоятью ножа и нажимаю сильнее между ее ног.
Ее рот приоткрывается в беззвучном вздохе, глаза наполняются ужасом и предвкушением. Удерживая взгляд, проталкиваю рукоять глубже. Ее дыхание сбивается, пока двигаю туда-сюда.
— Тебе это нравится, — шепчу низким голосом. — Грязная, развратная маленькая шлюшка. — Порочная ухмылка озаряет ее лицо, и она раздвигает ноги еще шире.
— Чтобы узнать одну, нужно быть таким же, — говорит она шепотом.
Струйка возбуждения стекает по моим пальцам. Замедляю темп и наблюдаю за ее реакцией, затем медленно, очень медленно вытаскиваю рукоять ножа, почти полностью. Она хнычет и извивается, выгибая бедра, когда засовываю его обратно в ее горячие, скользкие складки. Покручиваю его и на этот раз прижимаю большой палец к клитору.
— О боже, — стонет она, пока я задаю ритм.
— Давай, расскажи, — шепчу я ей на ухо. — Что планировал твой брат?
Я держу нож неподвижно. Она пытается усилить трение, но ее положение делает это невозможным. Я слегка двигаю рукоять.