— Да. Это не самая открытая информация даже среди ведьм, потому узнают лишь те, кто сталкивается лично. Я… я тяжело это восприняла. И из — за погибших и… Когда растёшь среди ведьм и считаешь их своей семьёй, точно знаешь: тебя не простят, если уйдёшь в маги, посчитают предательницей. Ты лишишься друзей, наставниц, коллег — всех, с кем провёл большую часть жизни.

И вновь тишина. Ей было нелегко говорить. Каждое слово давалось с трудом, каждое движение выдавало страшное напряжение.

Молчали мы обе. Я тоже не знала, что сказать. Видимо, именно из — за того, что росла вне сообщества ведьм, дружила с обычными людьми и магами, аргумента о мнении ведьм не приняла, не поняла. Она предала своего ребёнка ради общественного мнения? Ради карьеры? Ради чего?

Я продолжала сидеть напротив и смотреть в упор, требуя продолжения. Говорить не выходило — слишком многое накопилось в груди, и я боялась не удержать все эти обиды, злость, слёзы, грубость и жестокость. Хотелось то криком кричать, то рыдать, то колотить посуду, срывать шторы и топать ногами, то просто лечь, закрыть глаза и ни о чём не думать до утра. Говорят же, что утро вечера мудренее. Дожить бы только до утра, не сойти с ума от обиды и горя. Но я молча буравила её взглядом, видимо настолько многозначительным, что ей было ещё сложнее продолжить.

— Я рано потеряла маму, потому пошла к её подруге. Была не в силах разобраться в себе, своих чувствах и переживаниях самостоятельно. Честно рассказала обо всём, спросила совета, а та… Ты её, к слову, хорошо знаешь, она преподавала у тебя «зелья и снадобья», — вновь проявила осведомлённость о моей жизни Верховная, но меня это не тронуло. В слишком толстую броню я закуталась.

— Помню.

— Она — то мне и рассказала, как на самом деле попадают в Ковен, чем жертвуют ради власти, как живут.

— И дала совет избавиться от меня? — выплюнула я тихо, но ядовито.

— Защитить, Лейла. Защитить, — с тяжёлым вздохом ответила Верховная, вернулась на место, разлила чай по чашкам. — Я была наивной, восторженной девчонкой, сила лилась полноводной рекой, кружила голову. Я выигрывала все соревнования. Вообще все. И не привыкла проигрывать. А Ковен… он никогда не был мечтой, Лейла. Он был целью. Я готова была на всё, чтобы туда попасть. Знала, не сомневалась ни на миг, что будет по — моему, разрабатывала планы, задабривала бесплатной помощью ведьм большого круга, просочилась к представительницам малого круга, что только ни делала, но уже в академии довольно сильно приблизилась к цели — меня заметили и начали приглашать на различные мероприятия. Как мне завидовали сокурсницы, ты не представляешь. Разумеется, было тяжело расстаться с этой мыслью, отречься от неё. Я вложила немало труда.

— Не сомневаюсь, — буркнула под нос.

— Но с твоим появлением в моей жизни всё изменилось. Ты стала главным сокровищем, поверь! — повысив голос, нервно произнесла Верховная. — Если бы Ковен потребовал выбирать, ты или желанная должность, я бы ни мгновения не колебалась, выбрав собственное дитя. Но всё оказалось немного не так, как я думала. И вместо счастливого будущего пришлось выбирать то, что дали и от чего не позволили отказаться.

— Вы о традициях и заветах Ковена? — уточнила тихо. Эта информация была закрытой, но слухи ходили самые жуткие. Такие, что далеко не каждая ведьма рвалась туда. Ковен — больше об ответственности, чем о привилегиях. Хотя и они, конечно, есть.

— О них. Главное требование для вступления в круг — полная и безоговорочная преданность Ковену. Не должно быть ни семьи, ни детей, ни привязанностей. Разбитое сердце приветствуется, — хмыкнув, съязвила она. А затем закончила: — А меня уже выбрали, Лейла. Через год Чандра должна была перейти из большого круга в малый и предложила меня на замену. Я об этом узнала, когда была беременна тобой. И то, что вариантов, кроме как согласиться, нет — тоже, отказа Ковен не приемлет. Мне предстояло выпить зелье, обрывающее беременность, и расстаться с твоим отцом, дать необходимые клятвы и провести цепь ритуалов.

Она пригубила чай, но не сразу смогла его проглотить — горло сводило спазмом. Тёплая жидкость быстро помогла расслабить связки, и ведьма выпила оставшееся содержимое залпом, налила ещё чашку, выпила её тоже.

Верховная не скрывала, что разговор даётся ей непросто, и я понимала, что не могу больше защищаться, не могу и дальше кутаться в броню, не позволяя себе ни слёз, ни жалости. Сейчас передо мной была не Верховная, а глубоко несчастная, сильно страдающая женщина, которой не оставили выбора. Лишили и ребёнка, и любимого мужчины, и возможности завести семью, пусть даже с нелюбимым, но окутывающим теплом и заботой, человеком.

Она одна. Совсем одна. Бесконечно. И живёт ради других. Потому и знает всех ведьм по именам, всё об их жизнях, всё о происходящем в мире. Потому и принимает на себя основной удар орочьей магии, стоит до последнего, даже если упадёт замертво.

— Ты наверняка слышала, что говорят о Ковене, о царящих внутри порядках. Почти всё это правда, даже самая жуткая жуть, — посмотрев на меня покрасневшими, но сухими глазами, проговорила Верховная. — В нём нет ни жалости, ни снисхождения, ни элементарного понимания, есть только ответственность перед миром и ведьмовским сообществом, готовность умереть за них. И убить, — произнесла она, подняв на меня тяжёлый взгляд.

Вздрогнула от этих слов. Вспомнила, что Ковен так же исполняет обязанность палачей при внутренних разборках. Стало невероятно зябко. И пример был перед глазами — безжалостно затопленные ведьмами корабли. Нет, я их не осуждала, это наши враги и они бы нас не пожалели, но смогла бы я действовать столь решительно и грозно? Не уверена. Я всегда тянулась к детям, доброте и свету.

— Ковен — это не моё, — заметила, желая немного разрядить обстановку.

— Демира Будимиловна сказала, что твой выбор — любовь, — произнесла Верховная, не отводя от меня немигающего взгляда. — Ты понимаешь, что лишишься всех достижений, метлы, а в последствии и Родерика? Шанс, что у твоих детей родятся ведьмы, будет совсем крохотным и наш шкаф останется без ведьмы, Демирушку придётся передать в другой род, она не может не летать.

В голосе матери звучали