— Нам нужно сжечь тело до её возвращения. Не хочу впасть ей в немилость.

— Сжечь? И где же ты собралась это делать? — ужаснулся Маркус. Он и представить себе не мог, что в их скромном доме где-то можно было устроить погребальный костёр. Однако ночь полнилась сюрпризами. Маркус послушно следовал за сестрой, сражаясь с мучительными мыслями. Он почти не ощущал тяжести тела, груз тоски и боли, упавшей на его сознание, раздавил его ещё у порога. Маркус тщетно пытался собраться и вернуть себе хвалённую отрешённость, вот только эмоции впервые за долгое время и не думали стихать, накатывая на него подобно волнам сокрушительного цунами.

Сначала их путь следовал к бывшей детской. Проходя по знакомому коридору, Маркус отмечал всё больше изменений, произошедших в доме за время его долгого отсутствия. Прежде казавшийся невероятно длинным коридор они преодолели за десяток шагов. Огромная комната предстала узкой кельей, хмурой и аскетичной настолько, что едва ли кто-то мог подумать, что здесь проживает юная девушка. Здесь не было ни зеркала, ни шкафа, лишь бесконечные стопки книг, высящиеся едва ли не до потолка. Пожалуй, если бы не женская сорочка, свисающая со спинки колченогой кровати, то комнату стоило было назвать библиотекой. Маркус почти не знал собственной сестры, но даже беглого взгляда хватило на то, чтобы понять, насколько её нрав отличается от разбалованной кокетки Джэйн. Серьёзная и угрюмая, она, по всей видимости, предпочитала остаться наедине с книгами вместо того, чтобы поискать себе приключений и какого-то общения.

Сестра остановилась возле потухшего очага, затем дёрнула один из почерневших от копоти кирпичей. Лязгнул проржавевший механизм, медленно открывая тайный проход. Прищёлкнув пальцами, сестра вызывала магический огонь. Круглый мерцающий шар послушно поднялся к потолку, освещая узкую каменную лестницу. Долгий спуск по крошащимся скользким от наросшего мха и лишайников ступеням привёл их к тускло освещённому магическими фонарями просторному залу, в центре которого возвышалось большое кострище.

— Ты… получается… готовилась?.. — Маркус не смог договорить: слова застряли комом в горле.

— С тех пор, как ты стал мастером Врат, — печально вздохнув, ответила она.

Маркус бросил на сестру недоуменный взгляд. Она недовольно цыкнула и, скривившись, неохотно пояснила:

— Прозвучит цинично, но наша мать никогда не любила отца. Просто этот союз был ей выгоден для свершения мести.

— Мести?

— Она не смогла простить Нэриэла за смерть матери, — с тяжёлым вздохом ответила сестра. — Как, впрочем, и всех тех, кого посчитала причастными.

— Подожди, Саманта, какие причастные? — Маркусу решительно не нравились возникающие в голове чудовищные догадки. Прежде он никогда не думал, что у матери какой-то личный интерес, искренне считая, что они действуют с отцом заодно. Но в свете последних событий история приобретала совсем иные, более неприятные краски.

— Ты же не глупец, братец, вполне способен додуматься сам. — Однако сестра продолжала увиливать от прямого ответа. — В этом доме слишком много «ушей», так что ни к чему говорить лишнее.

«Даже если мне нужны объяснения?» — не унимался Маркус, переходя на мысленную речь.

«Боишься посмотреть истине в лицо? — В голосе Саманты стало ещё больше сарказма. — Так знай, Найиль ради своих целей готова на всё, даже на полное безумство!»

Сердце Маркуса будто сдавили тиски. Напрасно он решил продолжить терзать сестру: правда вполне могла подождать, когда утихнет случившееся горе. Внутри всё рвалось на куски, а в сознании воцарилась беспросветная чернота. От нахлынувших чувств его начало лихорадить, а зубы так сильно сжались, что казалось вот-вот начнут крошиться, не выдержав напора. Годами выстроенная цитадель самоконтроля трещала по швам. Мысли о предательстве матери (он не мог дать этому другого названия) рушили тот фундамент, на котором Маркус выстраивал всю свою жизнь. Пожалуй, единственное, что держало его ещё на плаву, это необходимость похоронить отца.

Он положил тело посреди уже собранного костра, пока сестра возилась с последними приготовлениями. Саманта щедро полила дрова вином, затем набросала свежих цветов — кровавых пионов и белоснежных лилий, а потом они вместе надстроили навершие из сухого хвороста.

— Не хочу смотреть, как будет плавится его лицо, — призналась сестра, и Маркус поддержал её желание.

Корявые сухие ветки сплелись благодаря магии в почти цельное полотно, ставшее подобием крышки гроба. Сквозь крохотные отверстия можно было заметить лишь почерневшие одежды Семерика. Маркус стащил с себя плащ и бросил его сверху. Пока он нёс тело, ткань успела пропитаться кровью почти насквозь.

— Я зажгу сама, — поднося факел, сказала Саманта, после чего опустилась на колени и с минуту застыла на месте. Её черты разгладились, отчего лицо стало совсем уж детским. Беззвучные слёзы стекали по щекам, и чуть подрагивали хрупкие плечи, однако ни всхлипа, ни вздоха так и не прозвучало в воцарившейся тишине подземелья. Только тихое шипение огня, глодающего намотанную просмолённую ткань.

Глядя на сестру, мысли Маркуса невольно возвращались к матери. Саманта была невероятно на неё похожа. Тот же красиво очерченный овал лица, тонкие изогнутые, словно в вечном удивлении или негодовании брови, чуть вздёрнутый маленький нос и глаза, словно две крохотные луны. На секунду перед внутренним взором пробежало незваное видение:

Укутанная в плащ девочка, беспокойно и постоянно оборачиваясь, бредёт по подземелью. Бегло осматривает какие-то каменные таблички, а затем сворачивает в самый тёмный угол и, наткнувшись на каменный гроб, встаёт на цыпочки — иначе не дотянуться — и пытается открыть крышку. Тяжелая плита не желает сдвигаться. Факел, оставленный на полу, едва трепещет и разбрасывает по стенам призрачные тени. Но девочку они не пугают, она настроена решительно. Наконец, камень ей поддаётся, с грохотом плита чуть сдвигается, открывая царящую внутри темноту. Девочка прыгает за факелом, и вот уже его свет борется со мраком. Однако, рассеяв тьму, он обнажает лишь пустоту…

Пламя вспыхнуло, выпуская к потолку сноп похожих на светлячков искр. Сухие ветви затрещали: огонь быстро понесся по кострищу, чуть слышно шипя и посвистывая. Маркус нервно проморгался, сгоняя с себя остатки видения и набежавшую влагу. Костёр уже вовсю полыхал, и в нём замелькали знакомые всполохи: саламандры пришли отдать последние почести потомку Мэдэйлис. Пламя больше не хаотично плясало, искрясь и треща, а вздымалось огненными волнами, закручивалось в спирали, похожие на огненные цветы, и, добравшись почти до потолка, рассыпалось и