нами всё по-настоящему… За то, что впустил в замок, когда мне некуда было идти… За то, что вытащил из отцовского дома, когда меня словно безвольный товар пытались продать Броку… За то, что затем своими губами выкорчевал из моей головы всю мерзость и унижение того долгого дня… За то, что слушает меня… слышит… и позволяет быть так близко…
— За всё, милорд.
Несколько мгновений Кейн пытается взглядом пробраться мне под кожу, а затем его губы вздрагивают в едва заметной улыбке:
— Ты так и не попробовала сладкий пирог, Тайли. Думаю, мне придётся отпустить тебя, пока он окончательно не остыл.
Он так и поступает, пересаживая меня обратно на мой стул, но в орехово-зелёном взгляде проскальзывают нотки сожаления.
***
— Тебе не обязательно было возвращаться в гостиницу со мной. Ты бы могла остаться у Лайонела и отдыхать в своей комнате.
Карета господина Броднака катится по припорошенной снегом и залитой лучами послеполуденного солнца мостовой.
Да, я бы могла остаться в особняке, а ещё могла бы рассматривать столицу из натёртых до блеска окошек кареты… но вместо этого снова и снова изучаю немного резкие линии профиля лорда Кордэйна.
— Мне не нравится оставаться где-то без тебя, — чувствую себя сегодня достаточно смелой, чтобы говорить подобные вещи. А может, так на меня влияет уединённость и теснота закрытой кареты?
Кейн сидит так близко, что его бедро касается моего и мне кажется, что я ощущаю тепло его кожи даже сквозь многочисленные слои ткани.
— Тайли…
Он переплетает наши пальцы, но ответить не успевает — карета дёргается и останавливается.
— Что-то произошло? — спрашивает у кучера через слуховое окошко.
— Простите, господин, на мосту затор, придётся немного подождать.
Кейн выглядывает на улицу, кивает каким-то собственным мыслям, распахивает дверь и помогает мне выйти из кареты.
— Когда пересечёте мост, остановитесь на набережной с той стороны. Мы подойдём туда немного позже, — Кейн даёт распоряжения кучеру и тянет меня за собой.
В нос ударяет морозная свежесть, аромат хлеба и смеси пряностей.
Вдыхаю глубже и с любопытством рассматриваю резные деревянные вывески маленьких магазинчиков, витрины, покрытые тонким кружевом инея и немногочисленных случайных прохожих, спешащих по своим делам.
Дверной колокольчик мелодично звякает, когда Кейн заходит в одну из лавок.
Здесь тепло. В углу, разгоняя зимнюю сырость, тихо потрескивает небольшая чугунная печь. За прилавком из тёмного дерева и на аккуратных полочках расположились многочисленные бархатные подушечки с золотыми украшениями.
Хозяин лавки, седой мужчина в расшитом камзоле, что-то записывает в толстую книгу, но, заметив нас, тотчас откладывает перо и кланяется:
— Добро пожаловать, милорд, леди.
— Тайли, выбери то, что тебе нравится, — Кейн мягко подталкивает меня к прилавку. — Я хочу сделать тебе подарок.
Серьги, браслеты, перстни с узорами из мелких мерцающих камней, кулоны на тонких и толстых цепочках…
Ещё до того, как мы покинули особняк нелорда Броднака, вернулся его помощник и передал Кейну увесистый кошель с деньгами — то, что ему удалось выручить за привезённые нами ценные вещи.
Мне до сбивающегося дыхания приятно, что лорд Кордэйн думает о подарке, но не по себе оттого, что он хочет потратить деньги, которые будут очень нужны в замке.
Растерянно кручу головой и через витринное окошко замечаю любопытную вывеску на противоположной стороне улицы.
— Я могу выбрать… любое из того, что вижу? — пытливо заглядываю Кейну в глаза.
— Да, Тайли, — уверенно кивает, ещё не подозревая, на что подписался.
— Тогда я выбираю вот это!
Указываю на лавку, вывеска которой гласит: “Исцеление хворей пиявочным методом лекаря Мариуса”.
— Пиявки? Ты же не серьёзно? — с его губ слетает нервный смешок. — Я даже представлять не хочу, что они там делают.
— Ты обещал, Кейн. Сказал, что я могу выбрать любое из того, что вижу.
— Это нечестная игра, Тайли!
— Но это единственное, о чём я тебя попрошу.
Несколько секунд он задумчиво смотрит мне в глаза, будто пытаясь прочесть мои мысли.
— Если согласишься, то сегодня не будет никаких луковых компрессов, — провожу пальцами вдоль его скулы, которая ещё сохраняет следы воздействия яда… пусть и не такие устрашающие, как пару недель назад.
— Никакого лука. И ты останешься со мной ночью, — шёпотом мне на ухо.
Я пропускаю удар сердца, а Кейн разворачивается к витрине и указывает лавочнику на аккуратный золотой браслет с небольшим, но мерцающим множеством граней, розовым камнем:
— Упакуйте его.
— Сей момент, господин.
Глава 46. Маленькая умница
Таэллия
— Видите ли, добрый господин, пиявки — это природные лекари равновесия. Когда кровь застаивается или желчь переполняет печень, тело теряет гармонию четырёх гуморов. Но стоит поставить пиявку — она оттянет избыток дурных соков, будь то горячая кровь, густая флегма или едкая желчь.
— Или яды? — хочу, чтобы аптекарь произнёс это вслух пока лорд Кордэйн не передумал. Потому что он уже в который раз посматривает на дверь.
— Да-да, и яды! Пиявочная слюна разжижает застои, облегчает боль и возвращает телу правильное течение жизненных жидкостей. Так говорил ещё Горон — а кто мы такие, чтобы спорить с древними?
В лавке аптекаря чисто. Светлое помещение пропахло травами и уксусом. На полках — склянки с подозрительными жидкостями, связки сушёных кореньев и главное сокровище — банки с пиявками, лениво шевелящимися в воде.
— Ты уверена, что мне это нужно? — тихо уточняет Кейн, сопровождая вопрос тяжёлым вздохом.
— Ты же слышал, что сказал аптекарь? Разве мы не должны хотя бы попробовать?
Нехотя кивает и косится на банку с пиявкой в руках лекаря Мариуса, затем, видно, взвесив все за и против, раздевается по пояс и ложится на кушетку, застеленную свежей хрустящей простыней.
— Я делаю это только ради твоего обещания, Тайли. Имей это в виду.
Прячу улыбку. Потому что мысль снова на всю ночь оказаться в его объятиях будоражит кровь и сладко скручивает внутренности.
— Видите этого увальня? — аптекарь трясёт банкой с пиявкой. — Он вытянет дурную кровь лучше кровопускания! Пиявка — она аккуратнее!
Взгляд Кейна плавно переходит с банки на дверь.
— Просто закрой