Кайли нарезала круги вокруг меня, словно танцуя без музыки. Она специально медленно проходила мимо, выпячивая бёдра и соблазнительно слизывая соломинку с коктейля. Ловила мой взгляд и не отводила, облизывая губы, как будто уже знала, чем закончится этот вечер. Случайные прикосновения её плеча и цепкие пальцы на моей руке говорили о её намерениях.

А потом подкралась ближе — губы к уху, дыхание влажное, голос скользкий.

— Может, вспомним, как было? Я сегодня свободна…

Вчерашняя сцена перед глазами вспыхнула сразу: как стояла раком, текла, как сучка, пока я держал её за волосы, вдавливал в стену и не смотрел в лицо. Она понимала, что мне от неё нужно, и как дать это оперативно и без лишних слов. Знала, как доставить мне удовольствие языком, ещё до того, как прикоснуться губами. Усвоила, куда надавить, что сказать и как двинуть бёдрами, чтобы я немедленно увлёк её в первый попавшийся укромный уголок и взял её до конца.

Но сегодня — мимо. Я посмотрел на неё один раз. Жёстко. Отрезающе. С таким холодом, что даже у пьяного должно было щёлкнуть: дверь захлопнулась.

Я посмотрел на неё так холодно и отстранённо, что даже ей, вечно уверенной в своей нужности, стало ясно: всё, больше не твоё. Она мгновенно просекла — взгляд дрогнул, губы поджались, и Кайли отступила, потому что любая женщина чувствует, когда её больше не хотят.

К утру я переоделся — накинул свежую футболку, натянул джинсы, провёл рукой по лицу, будто пытался стереть остатки ночи вместе с потом и яростью. Всё, что было в клубе — жар, алкоголь, чужие руки, бессмысленные стоны — осталось там, где ему и место. За дверью.

Сегодня всё иначе: никакой слабости, никаких поблажек — только порядок, точность и контроль.

Стая не про чувства — ей нужен вожак, и я для них не просто альфа, я — центр, на котором держится всё.

Щенки, дозор, подготовка к посвящению — всё должно быть чётко, без сбоев. Я — не просто их альфа, я — тот, кто держит стаю на плаву. И пока я стою — стоит и хребет всей системы. Но когда выхожу на площадку и вижу Рея у ограждения, понимаю: день сегодня будет другим. Он — бета старой закалки, твёрдый, молчаливый, уважаемый всеми — просто так не приходит.

Рей сегодня выглядел иначе. Его голос остался спокойным и размеренным, как всегда. Жесты были такими же чёткими и выверенными, как у опытного командира. Но в нём что-то изменилось.

Взгляд… Не просто наблюдает. Он словно что-то ищет. Высматривает в толчее, как отец, потерявший нечто значимое. В каждом щенке, каждом движении, в каждом шепоте ветра.

Его выдавало не то, что он говорил, а то, что он искал.

— Рей, как щенки? — подхожу ближе, без обходных манёвров.

— Всё по плану, Райан, — коротко кивает он. — Готовы к посвящению.

Уверенно. Как всегда.

— Когда ты рядом, я спокоен, — говорю искренне.

— Так будет всегда, — отвечает твёрдо.

— Слышал, что сегодня к нам приезжает твоя дочь? — бросаю как бы между прочим.

Он на мгновение отворачивается, будто проверяет, нет ли угрозы. Потом снова смотрит на меня.

— Да, она теперь одна. И ей нужно быть среди нас.

Это не просьба. Не эмоция. Констатация. Сухая, как правило.

— Стая — это основа, — киваю.

Он слышит в моём тоне то, что за словами. И отвечает без лишнего.

— Я прослежу, чтобы всё прошло правильно. Без наклонов влево-вправо.

— Не сомневаюсь, — отвечает он, но через паузу добавляет тише:

— Райан. Не дави на неё сразу.

Он подбирает слова. Осторожно. Словно боится не за дочь — за последствия.

—Белла выросла вне города. У неё свои привычки и запахи. Она упрямая, как мать. Редко сгибается, а голову не склоняет вообще.

— Видел это. Давным-давно, — вспоминаю, не скрывая.

Он усмехается — коротко. Без веселья.

— Вот этого и боюсь. Стая — примет. Но не сразу. А ты сам знаешь, что будет, если два упрямства встанут лоб в лоб.

— Я знаю, Рей. И обещаю одно: будет по-честному. Без показухи.

Он кивает. Но в глазах — не спокойствие. Тревога. Отец в нём — не уходит. Даже перед Альфой.

Шестой час. Мы с Брендоном стоим у края арены, обсуждаем подготовку.

— Главное, чтобы на церемонии всё прошло без косяков, — ворчит Брендон, окидывая взглядом тренировочную зону. — Молодняк лезет вперёд, а дисциплины — как у шавок с подворотни.

— Выправим, — коротко бросаю. — Наши ошибки мы повторять не умеем.

И в следующую секунду — накрывает. Не голос. Не шаг. Даже не движение. Запах.

Тонкий. Вязкий. Медленно проникает под кожу, будто нитка, намотанная на горло. Карамель. Но для меня — не сладость. Для меня — клич.

Зверь внутри вжимается в рёбра. Мгновенно. Без предупреждения. Я делаю вдох — и всё остальное тухнет. Пот, металл, дым, юношеский азарт — всё меркнет.

Мышцы напрягаются, дыхание сбивается. Мир сужается до точки.

— Райан? — Брендон сразу чувствует, меня заклинило. Подступает ближе. — Что такое?

Не отвечаю. Этот запах вспарывает память. Вышибает прошлое. Стирает лица, имена, стоны. Всё. Весь шлак вымывается. Остаётся только одно имя.

— Белла, — хриплю, будто признание.

У Брендона исчезает ухмылка. Он кивает коротко. Серьёзно.

— Значит, началось, — говорит негромко. — И ты её нашёл.

Я не спорю. Уже двигаюсь. На инстинкте. По следу. Медленно. Цельно. Как хищник, который почуял свою добычу. Или то, что никогда больше не отпустит.

Глава 5

Райан не торопится. Двигается так, как двигается тот, кто давно перестал искать своё место — он его занял. Уверенно, спокойно, но каждое движение словно оставляет метку: «Здесь хозяин я».

Уже не мальчишка. Уже не просто сын альфы. Фигура, с которой считаются. Или падают.

Рядом, как всегда, Брендон.

Тот, кто держит его спину, но сам смотрит дальше. Не суетится, не рвётся в драку, просто наблюдает. Оценивает.