монахами, выходили из-под щита и змейкой тянулись вниз, к управляющему Эри, который обернулся драконом и готов был отнести их во дворец. А Нории с Ангелиной, сопровождаемые магистром Нефиди, пошли дальше, к щиту. И навстречу им, на секунду задержавшись, направился молодой иномирянин, окруженный охраной.
— Вот и свиделись, воин, — с легкой улыбкой проговорил Нории. — Как тебя зовут?
— Меня звать Арвехши, — ответил посланник и голос его почти не дрожал, — раньше я служил императору Итхир-Касу. А сейчас служу тиодхару Ренх-сату, что объявил себя правителем твердыни Орвиса и всех окружающих ее земель. Вместе со вратами в ваш мир, колдун-правитель.
Взгляд его то и дело перебегал на Ани, и ее, похоже, он опасался больше, чем Нории.
— И зачем же ты пришел сюда, Арвехши? — спросил Нории. — И привел наших людей?
— Мой тиодхар и кнес, Ренх-сат, заключил договор с колдуном Дар-мон-широм, — проговорил Арвехши. Нории удивленно улыбнулся. — Он обещать искать ваши люди на Лортах и возвращать их вам.
— Когда Лукас успел? — недоуменно проговорила Ани.
— Сейчас Ренх-сат отправить к вам те люди, которые быть в твердыня и на равнина у трех огненных гор, те, кого не успеть принести в жертва.
Ангелина рядом с Нории закаменела, и он сжал ей ладонь.
— Мой тиодхар передать колдун Дар-мон-шир письмо и хотеть встретиться с ним. Знаешь ли ты колдун Дармоншир? Можешь ли ты, колдун-правитель, отдать ему письмо? — и Арвехши показал свиток из странной, словно сделанной из мягких тонких дощечек бумаги, накрученный на пористую основу.
— Могу. Но ответ, полагаю, будет не раньше, чем через сутки, — проговорил Нории.
Арвехши склонил голову.
— Я прийти сюда завтра в то же время. И послезавтра. Пока не получить ответ.
— И я прочитаю письмо, — предупредил Нории. — Вдруг твой тиодхар хочет расквитаться с моим братом Дармонширом.
Связной вдруг понятливо улыбнулся и прямо посмотрел на Владыку.
— У нас так бывать передавать яд. Читать, колдун-правитель. Но потом отдать колдун Дар-мон-шир. Я доложить Ренх-сат о том, что ты есть здесь. Возможно, он написать еще одно письмо. Для тебя.
Иномиряне скрылись в портале, а Нории и Ани, прикрываемые Нефиди — не вылетит ли из дымки арбалетная стрела? — пошли прочь из развалин.
— Ты сейчас отправишь письмо Лукасу или отдашь завтра на коронации? — спросила Ани.
— Сейчас, — ответил Нории. — Пусть подготовится. Подозреваю, что там то, что должно будет озвучено на Высоком совете. И подозреваю, что Люка на совет пригласят.
Они вышли за щит, и Ани оглянулась на портал.
— И все же, — проговорила она задумчиво, — почему он не закрывается? Ведь Жрец вышел, а, значит, связь между мирами больше ничто не поддерживает.
— Кто знает, — ответил Нории. — Может, осталось еще что-то, что держит связь?
'Видеть, колдун, я помнить о своя клятва, — неуверенно, но с нажимом выводя слова на рудложском, писал иномирянский тиодхар. — Все рабы с твой мир, которые я найти, я отправить тебе. И буду отправить тебе.
Я захватить твердыня, что стоять у равнина с три огненные гора, и объявить все земля вокруг своя, а себя — кнес этих земель. Но рабы идти во много города и твердыня, и мне нужна сила, чтобы забрать их.
Дать мне сила, Дармоншир. Дать мне ваше оружие и те норы и нейры, что вы взять в плен на ваш мир. Я взять с них клятва служить мне и мочь забрать рабы с твердыни.
Я готовый встретиться с тобой и говорить с ты об условия.
Кнес Ренх-сат, письмо передать в руки доверенный связной Арвехши'
Глава 8
Вей Ши пришел в Пьентан за сутки до коронации и без лишних слов вернулся в свой павильон, внутренний дворец наследника «Пробуждение». Его дворец был третьим по красоте и монументальности в императорском городе после дедушкиного «Величия», в который после коронации переедет из своего «Возвышения» отец с женами. Так велик был императорский дворец, выстроенный квадратом, с высокими парадными воротами, ведущими во внутренний двор, с монументальным крыльцом и стягами с золотыми тиграми, реющими над ним, что всем хватало там места.
Сейчас Вей Ши вернулся не как послушник и не как ученик — он вернулся как наследник: обязательства перед семьей и традицией не давали ему другого выхода. Все члены семьи Ши, если только были живы, должны были присутствовать на коронации.
Пьентан был снежен и прекрасен — из-за географического положения и гармонизирующего действия правителей зима здесь длилась не больше месяца, а снегопады часто совпадали с меланхолией правителей Ши.
Вей не стал выходить из личного телепорта в своем павильоне — он перешел вместе с гвардейцами в один из парковых, провел своих людей к казармам, проверил, как они разместились там, и только потом направился к дому. По пути он с удовольствием вдыхал морозный воздух и смотрел на припыленный снежной сединой парк, в котором желтые листья, траурная память по деду, уже менялись на зеленые, новые.
В павильоне «Пробуждение» его ждали так, будто он никуда не уходил. Ждала парящая ванна с лепестками роз и орхидей в воде. Ожидали наложницы, выстроившись впятером рядком и опустившиеся к земле в изящном поклоне-приседании кунсо. Ждали слуги и служанки, с порога подхватившие изношенную военную форму, снявшие господину обувь и проводившие к ванной. Поблескивал любимый гребень, которым расчесали длинные черные волосы наследника после умащения тремя нежными маслами. Были тут и массажист, и мастер, занявшийся ногтями принца, повар, приготовивший любимые блюда. И музыкант, смирно игравший на дудочке напевное и полетное, пока Вей Ши, уже одетый в фиолетовый и белый ве-лой, обедал на веранде своего павильона, любуясь на пруд с лотосами, на зеленые и желтые деревья под снегом.
Словно и не уходил он никуда — но в том же теле и одежде будто сидел другой человек. Тот же, но другой. И сам Вей бы не сказал, что изменилось в нем.
Разве что роскошь, которой он наслаждался до ссылки в армию теперь оставляла его равнодушной. Он не соскучился по женскому телу, потому что пресытился им и в дворце, и во время службы в дальнем гарнизоне, а в Тафии понял, что легко смиряет стремления плоти и в упражнениях с клинками находит больше удовольствия, чем от соития с женщиной. Все легко доступное словно перестало приносить ему радость. Он не скучал по восхищению, потому что увидел теперь, кто достоин настоящего восхищения, и понимал, что сам и десятой доли того не сделал, что сделали другие участники войны.
Эти стены, светлые, со свитками с мудрыми изречениями,